Товарищ милиция - [25]

— Хочешь знать, кто твои враги? Ты считаешь, мы, милиция. Так вот, смотри: это и есть настоящие твои враги. Им плевать на твою судьбу. Завтра ты пойдешь на более серьезное преступление, сломаешь себе жизнь — они так же будут смеяться. Над кем?

Доказать подростку, что он борется не с ним, а за него, — едва ли не самое трудное. Но, преодолев этот барьер, Колтаков приобретает преданных друзей. А барьер приходится преодолевать на свой страх и риск, иногда основываясь лишь на интуиции. Задержали, например, однажды восемнадцатилетнего парня. Пьяный, он вел себя вызывающе, нагло. Грозил ему суд, штраф. Но Колтаков, поговорив с правонарушителем, решил рискнуть. Доверили парню вместе с членами оперативного отряда охранять общественный порядок во время праздничной демонстрации. Он стоял в оцеплении, с повязкой, под градом смешочков своих недавних дружков. Но уйти не мог, не решился: рядом были комсомольцы-оперативники. Потом он стал заходить в штаб оперотряда, однажды стал свидетелем того, как ребята сами помогли раскрыть преступление. Понравилось. Вскоре он стал кандидатом в члены отряда, потом душой отряда. Ему даже странно было теперь вспоминать, что когда-то он шатался бесцельно по городу, пил от безделья. Сейчас работает военруком в училище, сам возится с подростками, помогает Колтакову.

Таких друзей в шахтерском городе у Владимира много. Самые лучшие, увлеченные приходят работать в городской отдел внутренних дел и трудятся рядом со своим Владимиром Яковлевичем. Олег Окунев и Виктор Колесов сколько угодно могут рассказывать и о делах оперотрядов, и об учителе и наставнике (да, вот и настала пора Владимиру именоваться учителем). Олег Панчихин, Володя Осмирко, Володя Этергард, Алла Зуева учатся на юридическом в Перми, они же по-прежнему активные оперативники. Сосчитать «крестников» Колтакова не так-то и легко…

Время, отданное молодым. Время на отряды ЮДМ и комсомольцев-оперативников. Время на выступления перед подростками, встречи, собрания (Колтаков ко всему прочему — член горкома комсомола). И, в конце концов, он работник уголовного розыска — значит, время на раскрытие преступлений, на «недетские дела» — засады и погони, поединки с преступниками. А как же с личным временем?

— Заниматься, читать приходится в основном по ночам. Если они не заняты, конечно. А насчет семьи… лучше не говорите! Выгонят из дому — не удивлюсь, — шутит Владимир.

У Колтакова есть мечта: скорей бы отпала надобность в работниках его профиля. И тогда он пойдет в школу. Учителем.

Николай Вагнер ОДИН ДЕНЬ ВАЛЕНТИНА КОНЕВСКИХ

Десять лет службы — что там ни говори — весомый отрезок жизни. Вчера к Валентину Яковлевичу заходили друзья поздравить с высокой наградой:

— Знаем, не ради ордена служишь! А все ж хорошо, Валентин, когда ценят!..

Зашли и старые приятели с завода, где в юности работал Коневских. Поужинали, повспоминали прошлое.

— А этих, горе-фальшивомонетчиков помнишь, отца да сына-художника? Расследование заканчивалось, отпустить подчистую уже хотели: дурость, мол, одна у этого художника! И здорово же ты тогда, Валентин, во всем разобрался!..

То давнее дело было действительно любопытным, его и сейчас помнит Коневских: молодой художник изготовил десять фальшивых десятирублевых купюр («Просто из дурости! Хотел проверить свое мастерство художника…». А его отец, «не ведая о том», снес купюры на рынок, разменял все, кроме одной. У старухи торговки купил овса и картошки, а на разменянные деньги в гастрономе — продукты и водку.

Срок расследования истекал, когда дело перешло в отделение Коневских[5]. Выводы гласили: сын и отец невиновны. Коневских торопили освободить подследственных. Но сомнения все больше охватывали Валентина Яковлевича, чем глубже вникал он в детали, которым при расследовании было уделено мало внимания.

Художнику всего двадцать три года, как будто и неплохой парень, у него молодая жена. И у шестидесятилетнего отца хорошая жена. И ни одной судимости ни у кого. Но если это все-таки фальшивомонетчики? Закон строго карает такие преступления, правда, редкие…

Отец все твердил: «Не знал, что купюры фальшивые, вижу плохо: где мне разглядеть было…» Но медицинская экспертиза опровергла этот довод: зрение у старика оказалось хорошим.

И еще: зачем он пошел менять деньги не в магазин, а на рынок? Отец отвечал: «Хотел купить овса — страсть люблю овсяную кашу!» А жена его на допросе утверждала: «Терпеть овсянки не может, даже «Геркулеса»!»

Где же взял в то утро старик эти купюры? «Из стола у сына в то утро и взял…» А жена художника говорила: «Мой муж не скрывал, что хотел эти десятирублевки написать. Испытать себя, что ли! Он и отцу показывал, похожи ли? Отец их на свет смотрел, хвалил: «Ну, хорошо делаешь! Здорово делаешь!..» А муж только смеялся».

И еще: соседка по квартире вспомнила, как зашел к ней однажды художник и попросил разменять десятку и она разменяла, а потом ей показалась, странной какой-то эта десятка, и она вернула купюру и сказала: «Странная она!» Тот рассмеялся: «А я это пошутить хотел: признаете ли за настоящую?»

И еще, и еще… Этих «еще» становилось все больше. Они плотно связывались в одно целое, становясь непреложными уликами. Валентин Яковлевич посоветовал отцу и сыну сказать правду (хотя правда уже и не требовала новых доказательств), спокойно и убедительно говорил о том, насколько преступны и аморальны подобные «художественные» занятия, к каким последствиям приводит это тягчайшее преступление против государственной собственности.