Товарищ милиция - [24]
А его не приняли. Не приняли из-за роста!
Потом армия. Там он подрос, окреп физически. Но не это главное. Научился Владимир соизмерять свои порывы с тем главным и важным, что зовется общим делом. Прибавились выдержка, хладнокровие, ответственность.
Его приняли на работу в Кизеловский городской отдел внутренних дел, в уголовный розыск[4]. Назначили инспектором по делам несовершеннолетних. Колтаков не возражал. Интересным показалось начать службу в милиции именно с этого. В свои двадцать три он уже понимал, что поставлен у истоков того самого зла, с которым собирался воевать: ведь любой, самый отпетый преступник был когда-то пацаном, вовремя не понятым, обойденным вниманием старших.
Почему у него многое довольно быстро стало получаться? Потому что был он активным, способным, старательным работником — и прилежным учеником. Учился (и учится сейчас) охотно. Не только на юридическом факультете университета, но у каждого, кто хоть что-то может ему дать. Учитель номер один — Михаил Миронович Найденов, подполковник милиции, начальник уголовного розыска. Несколько лет работы с Найденовым — это уже не школа, а целая академия. Владимир научился у своего начальника разговаривать с правонарушителями и преступниками. Да, разговаривать. Это порой посложнее операций по задержанию и раскрытию дел.
Другой учитель Владимира — его мама. Ее тридцатилетний опыт работы в школе — клад для сына. Ведь знает же мама что-то такое, отчего с ее выпускниками редко приходится сталкиваться кизеловской милиции. Это «что-то» должно войти в арсенал его средств.
Я назвал Колтакова прилежным учеником. Это не совсем точно. Он учится активно, творчески. Спорит не только с женой, но и с учителями постарше. На оперативке Колтаков, если с чем не согласен, обязательно выскажется и, пока его не переубедят или не прислушаются к его мнению, со своего не свернет — это уж точно.
Творческий подход Владимира Колтакова более всего сказывается в общении с подростками. Поначалу, откровенно говоря, я просто удивлялся его поведению. Вот ввели парня. Косая сажень в плечах, он почти на две головы выше инспектора. Смотрит с веселой, непоколебимой наглостью. Судим, совершил побег, поймали. Ну, чего скажешь, начальник?
А «начальник» разглядывает его прямо-таки с явным удовольствием, с приветливой улыбкой, словно лучшего друга встретил. Стул подвигает. Задушевный легкий разговор, не торопясь, начинает — о погоде, о здоровье… Домашних дел только не касается, тема эта собеседнику неприятна: отец у него — особо опасный рецидивист, мать недавно освободилась из мест заключения.
Разговаривают они так, словно бы шутя, а в глазах у одного — лютая ненависть, у другого — спокойное, доброжелательное внимание.
Позднее Колтаков нахмурился на мой вопрос: как же, мол, это вы так, с преступником?
— Понимаете, — говорит он медленно, глядя на столбик пепла своей сигареты, — никто не дает права наказывать преступника больше, чем того требует закон. Если я на него закричу — это будет уже дополнение к тому наказанию, которое он получит по закону. И еще, что толку от повышенного тона, от заданных в лоб вопросов: «Признавайся, что сделал, с кем сделал?» Замкнется человек, обозлится еще больше и все.
Вот когда я почувствовал способность Колтакова проникнуться чужими чувствами, заглянуть в душу другого человека. Этот молодой, на вид даже юный инспектор в каждом видит личность. Пусть еще не обретшую в жизни полной ясности, но личность, ничуть не менее сложную, чем, допустим, его, Колтакова.
Он терпеливо разговаривает с парнями и девчонками, желая понять их до конца, разобраться в тех подспудных течениях их мыслей и стремлений, на которые порой не обращают внимания ни родители, ни педагоги, видящие в ребенке уже сложившегося носителя добра или зла.
— А я всегда помню себя почти вот таким же. Я вполне мог стать таким же. Мне больше повезло. Но и им вполне еще может повезти. Только узнать надо о них больше, чтобы помочь. Сложившийся преступник в этом возрасте? Ерунда! Ни черта он еще не сложился. А вот кем станет — это уж и от меня зависит.
Кем они станут… Словно пытаясь угадать это, он вглядывается в лица подростков на улице, во время частых встреч в школах, училищах, техникуме. Зачем стоят эти трое на перекрестке в поздний час, чего ждут? Подойдет, приглядится, запишет фамилии в свою книжечку — пригодится. В школе, перед встречей с ребятами, поговорит с директором, учителями: кто вызывает опасения, кого надо предупредить, одернуть? И встречу начинает так, словно знает ребят давно, много лет: «Вот ты, Виктор, с уроков сбегаешь, выпиваешь даже. Хочешь, скажу тебе, чем такое кончается?» Переглядываются ребята: «Смотри-ка, все знает…» Витька, школьный «герой», гнет голову пониже.
Приемы его рассчитаны на психологию трудного возраста и зачастую бьют в самую точку. Обсуждали как-то в техникуме паренька, совершившего серьезный проступок. Дружки правонарушителя с задних парт посмеивались, подмигивали ему; сам он, стоя перед однокашниками, чувствовал себя героем.
Колтаков поднял с места веселящихся друзей и сказал парню:
