Товарищ комбат - [11]

От вагона к вагону неслась команда:

— Старшие по вагонам, к комбату!

— Приехали, собирай котомки, — пошутил кто-то сонным голосом.

Бойцы напряженно ждали возвращения командира взвода. Давно все уже было собрано, каждый сидел с зажатым в руках карабином, рядом лежали каска и вещевой мешок.

Вернувшись от комбата, Губкин сообщил: «До места еще не доехали». Как бы в подтверждение его слов звякнули буфера вагонов, эшелон вздрогнул и, набирая скорость, покатил дальше.

В сумерках 27 июля на станции Владимировка 690-й полк, которым командовал майор Наумов, стал перегружаться на теплоход «Борис Щукин». Берег был забит машинами, повозками, полевыми кухнями, санитарными двуколками, всюду громоздились ящики артиллерийских снарядов и мин. Сумятицу людской разноголосицы прорезали тревожные пароходные гудки. В той стороне, где находился Сталинград, звездное небо расчертили лучи прожекторов.

Губкина назначили дежурным по части. Вскоре он принял телефонограмму: одна из сибирских дивизий, по маршруту которой должны были следовать части полковника Сорокина, на подступах к Сталинграду подверглась сильной бомбардировке с воздуха.

Тотчас командование полка приняло меры противовоздушной обороны. На теплоходе выставили дополнительных наблюдателей, обо всем замеченном они докладывали дежурному по части.

Ночь прошла спокойно. Только утром, когда Губкин сменился, объявили воздушную тревогу. Он занял место у дежурных пулеметов своего взвода. Тревога, однако, оказалась ложной: сигнальщики приняли звено наших истребителей за вражеские самолеты.

— А ведь всю дорогу изучали силуэты фашистских стервятников, — чертыхнулся комвзвода, провожая взглядом краснозвездные «яки».

Губкин стоял на палубе и с любопытством смотрел на струящуюся воду, на волжские берега. Буксиры тяжело тянули осевшие в воду баржи, бронекатера сновали поперек реки, ослепительно блестевшей под жарким солнцем. Теплоход держался ближе к высокому правому берегу. И на воде были видны оставленные войной следы. Вот мимо медленно пропыхтел до предела загруженный пароходик с обгоревшей палубой — метиной недавней бомбежки, а вот на волнах качаются армейские носилки, яркие детские игрушки.

Далеко впереди глухо ударили зенитки, лазурное небо запятнали черные разрывы. И сразу река вспучилась высокими белыми столбами. Они вырастали один за другим и обрушивались, вспенивая воду. Теплоход сбавил ход, стал прижиматься еще ближе к берегу. Разом стихли разговоры на палубе, не только дежурные пулеметные расчеты, но и все остальные бойцы тревожно вглядывались в небо, ожидая, что с минуты на минуту фашистские самолеты спикируют на теплоход. Но те, отбомбившись по баржам у пристани, прошли стороной: в бинокль Губкин рассмотрел черно-белые кресты на их фюзеляжах. Он с облегчением перевел дух, когда услышал отбой воздушной тревоги, и только теперь почувствовал, как все тело задеревенело, а по лицу и спине скатываются капельки пота.

Остальной путь до причалов Сталинградского речного порта прошел спокойно. Капитан лихо и красиво пришвартовал теплоход. И сразу началась разгрузка. Бойцы торопливо носили ящики с патронами, снарядами и минами, быстро катили по сходням пулеметы. Командиров взводов, в том числе и Губкина, вызвали к ротному, там он узнал, что предстоит форсированный ночной марш. О цели марша и районе сосредоточения ничего не было сказано. Задача дивизии была известна только в штабе фронта. Командиру авангардного батальона капитану Шакуну указывался лишь маршрут ближайшего ночного перехода. Вернувшись к взводу, Губкин приказал:

— Всем надеть каски. — И после небольшой паузы добавил: — Мы идем в составе головной походной заставы. Соблюдать строжайшую дисциплину и быть в постоянной боевой готовности.

Стемнело, когда взвод вошел в ночной Сталинград. Кругом было тихо и безлюдно. Только гулко стучали по мостовым солдатские сапоги да мощные прожекторы беззвучно шарили своими длинными щупальцами по звездному небу. Фронт был уже недалеко, изредка сюда доносилась глухая артиллерийская канонада.

Первые полтора десятка километров преодолели сравнительно легко, бойцы даже не успели почувствовать усталости. Когда вышли из города, объявили привал. В это время колонну догнали грузовые автомобили и остановились неподалеку. После короткого отдыха, к радости всех, последовала команда: «По машинам!» Бойцы быстро разместились в грузовиках. Многие тут же задремали, привалившись друг к другу. Часа через два машины свернули к обочине, бойцы снова зашагали по дороге.

Душная, но все-таки не знойная ночь сменилась нестерпимо жарким днем. Нещадно палило июльское солнце, обжигая лица шагавших в клубах пыли бойцов и командиров. От пота на гимнастерках выступила соль, и они задубели, натирали тело. Скрипел песок на зубах, трескались губы. Люди задыхались. А вблизи ни единого деревца, ни озерка, ни колодца. Всюду, куда ни падал взгляд, лишь ковыль, да полынь, да шныряющие в них суслики. Всех одолевала нестерпимая жажда. Бесконечная дорога лениво ползла по степи. А сотни бойцов шагали и шагали вперед, в неизвестность. Клубы пыли обволакивали колонну так плотно, что трудно было рассмотреть рядом идущего. Вдруг Губкин заметил, как Глушковский пошатнулся и грузно осел на обочину дороги. Лейтенант подбежал к нему и, с трудом расцепив солдату стиснутые зубы, влил несколько глотков воды. Глушковский открыл глаза.