Товарищ Анна - [25]

— Когда же это пули попали в медведя? — спросила Анна.

— Когда тебя не было дома, — серьёзно сказала Маринка.

— И он упал в яму?

— Упал.

— Какой же он был: чёрный или бурый?

— И чёрный и бурый, — Маринка подумала немножко, — и серебристый.

Клавдия поставила в буфет вымытые тарелки, тоненько рассмеялась.

— Значит, вправду! Ещё и серебристый! Это она, Анна Сергеевна, про лису такое слыхала: у Валентины Ивановны элегантская шубка с таким воротником.

— И вовсе не шубка, а медведь.

— Где же та яма, в которую он упал? — спросила Анна, но в это же время представила Валентину в её «элегантской» шубке.

— Ямы уже нет... там теперь столб, а медведь вылез по столбу и убежал в лес.

— Вот папенька его там поймают и приведут домой, — сладко пропела Клавдия. — И что это вы, Анна Сергеевна, отпускаете Андрея Никитича безоружными? Не дай бог, вправду медведь?! Долго ли до греха...

— Я говорила... — Анна помолчала, машинально отгибая уголки страниц, с шелестом пропуская их из-под пальца, взгляд её стал рассеянным. — В прошлом году мы с Виктором Павловичем видели медведя на тропе. Ничего... посмотрел на нас, постоял на дыбках и ушёл в тайгу.

— Настоящий, мама?

— Самый настоящий, только я что-то не помню, был ли он серебристый.

34

— Долго нет нашего хозяина, — сказала Клавдия и присела на краешек стула. — Валентина Ивановна на лошади-то не умеет ездить, её, наверно, поддерживать приходится.

Анна ничего не ответила.

— Нежная женщина, к тайге непривычная. А уж следит за собой... чтобы всё наглажено, чтобы всё начищено. Верите, нет — нынче прачку заставила всё бельё переглаживать.

Анна опять промолчала, ей не хотелось принимать участие в таком разговоре, но какое-то острое любопытство мешало ей оборвать болтовню Клавдии.

— Виктор Павлович по пятам ходят, чисто привязанные. Только они его не очень-то жалуют: прошлый раз вышел от них туча тучей. А уж такая пара была бы, такая пара, что лучше не придумать. И детки были бы породистые, красивые! Да, видно, вправду говорится: не по хорошу мил... Жалко Виктора Павловича. Сегодня идут из столовой и что-то несут в газетке. Гляжу, Тайона подсвистывают. Прямо смех и горе!

— А вы, чем подсматривать, накормили бы собаку сами, — сказала Анна с чувством внезапной неприязни к Клавдии.

Почему она решила, что всё это интересно слушать сейчас, когда Андрей и Валентина уехали вместе?

— Господи, боже мой! Вы думаете, я ленюсь покормить собаку? Я кормила, да Валентина Ивановна запретили. Я, говорит, хочу, чтобы он у меня дома жил, а не бегал по чужим кухням. Ревнивые они.

— Ревнивые? — невольно повторила Анна.

— Конечно. Я по себе знаю. Был у меня кот сибирский, пушистый. Любила я его до страсти и видеть не могла, если кто к нему руку протянет, погладит. Все мы, женщины, ревнивы за свою собственность, — спокойно закончила Клавдия, и за этим спокойствием Анне почудилось что-то недоговорённое, многозначительное.

— Я пойду купаться, — сказала Анна, поднимаясь и падевая тапки.

Оловянный солдатик зацепился в одном за стельку. Анна сердито поморщилась, вытряхнула его на пол.

— Я бы тоже покупалась, — неуверенно предложила Марина, чутко угадывая, но не понимая перемену в настроении матери.

Анна никогда не советовала ей не слушать то, что её не касается, зная, что живой, резвый ребёнок интересуется всем вокруг него происходящим. Она так просто, без шопотков и подмигиваний в сторону всегда навострённых маленьких ушей, говорила о семейной жизни, любви и детях, что Марина спокойно занималась своими делами, изредка выхватывая из разговора взрослых то, что цеплялось за её воображение, — вроде Тайона, ждущего подачки за окном кухни.

— Я бы тоже пошла с тобой, — повторила Маринка, сделав на своём хорошеньком лице просительную гримаску.

— Нет, ты же знаешь, что вечером дети не ходят купаться: вода очень холодная.

Анна зажгла свет в столовой, в спальне, переоделась, взяла мыло, мохнатое полотенце и вышла на улицу.

35

Она медленно шла нагорьем. , На душе у неё было смутно. Нехорошо взволнованная словами Клавдии, не в силах побороть всё возраставшую неприязнь к Валентине, она думала о ней:

«Какая же она! Она нарочно тогда хотела смутить, поддразнить нас. Разве она не видит, как я дорожу своей семьёй? И почему это Андрей поехал с ней теперь после того разговора? «Если красивая женщина захочет...» Неужели она себя имела в виду? Тогда это — просто нахальство! Не верит в семейное счастье, а старается занять собой каждого!..

— Фу, какая я баба! — со стыдом и тоской добавила Анна вслух, остановилась и посмотрела кругом.

Было ещё совсем светло, но молодая, бледная с вмятым бочком луна уже высвободилась на тускнеющем небе, и нагретая за день каменистая земля одевалась паутиной тусклых и жидких теней. Просторно раскинувшись, тоже ещё в бледных огнях лежал в долине посёлок. Огни поднимались на склоны гор, лепились вдали, по серым обрывам, где вставали голубые дымы у рудных штолен и шахт. Посёлок казался настоящим городом, и несказанно прекрасный в ранних сумерках, под рано вставшей луной вид этого посёлка-города, созданного с таким трудом здесь, в тайге, за тысячи километров от культурных центров, наполнил сердце Анны волнующим до слёз чувством.