Тотальная угроза - [37]

Обстановка реальней некуда. Приглушенный естественной преградой, до Картазаева доносится голос Мики. Он самозабвенно рассказывает о произошедшем, перхая от смеха, и в его представлении случившееся с ними выглядит забавным анекдотом.

Картазаев отстраняет девушку и рычит:

— Ты понимаешь, дурья башка, что из-за тебя нас всех чуть не замочили?

Калерия пытается заступиться, но он отстраняет ее еще дальше и идет прямо на Мику. Пацаненок замечает его, и он видит, как на глазах гаснет его улыбка, как ежатся губы, как в детской неокрепшей коже пролегают глубокие складки, еще не актуальные, но которым со временем предстоит стать морщинами. Если конечно его и в дальнейшем будут пугать такие взрослые дядьки. Испуганное личико становится белым, глаза круглыми от страха.

— Не надо! Не бейте! Пожалуйста! — кричит он. — Папа!

— Что ты делаешь? — надрывается с другого бока Калерия.

Вообще-то, ничего особенного Картазаев делать не собирался. Ну, дал бы пацану подзатыльник. В хлеборезке повисает напряженная тишина. У Картазаева самого такое чувство, что он уже врезал ему.

Мика дрожит крупной дрожью. Картазаев ощущает себя гадом. И что бы он уже сделал, будет только хуже. По существу, все уже произошло, он до смерти напугал ребенка.

Не желая сдаваться, и оттого чувствуя себя еще большей сволотой, он резко развернулся на каблуках, бормоча ругательства. Вернулся к прежнему месту у стены, точно оно было забронировано за ним, и обрушился вниз. Заметил, что все это проделывает в тишине, нарушаемой лишь хныканьем Мики.

Рядом опускается Калерия.

— Голова болит?

— Нет, — легко врет Картазаев. — А чего он меня папой назвал?

Она наклоняется к нему, щекоча волосами, она уже оформившаяся женщина, но в упор не замечает элементарных вещей, в частности то впечатление, что производит на мужчин, и шепчет:

— У него отца на глазах убили. Давно уже. Санта его подобрал, и с тех пор он с нами. Ему просто некуда идти, — последние слова девушки прозвучали как укор.

— Да понял уже, — раздраженно проговорил Картазаев.

Она сидела рядом, прижавшись горячим плечом. Рубашка натянута на ладном теле, между пуговками видно белая гладкая кожа. У Картазаева после Маши не было женщины, опять его донимал сексуальный голод, но он знал, что Калерия еще девушка, и о запутанных отношениях между ней и Сантой тоже знал, и это его останавливало.

И злило. Сильно. Ничего не злит сильнее, чем неудовлетворенное желание. Он прикрывает глаза.

В бок опять толкают. Открыв глаза, Картазаев с удивлением обнаруживает рядом Мику. Мальчик протягивает ему кружку с горячим чаем.

— При сотрясении нельзя чай, там ведь кофеин, — ворчит Картазаев, но, чтобы отвязаться, берет.

Мальчик против ожидания не уходит, устраивается рядом.

— У тебя дети есть? — спрашивает.

— Бог миловал.

— А жена? — разочарованно спрашивает Мика.

— Да как-то не получилось.

— Тебе, наверное, жить негде, как и мне?

Вообще-то, Картазаев жил в элитном доме на Набережной. Когда-то мрачно сером, но по приказу мэра перекрашенном в светлые тона. Перед каждой командировкой Картазаев оставлял ключ у вахтерши, почти уверенный в том, что он уйдет и больше не возвратится.

Шикарная четырехкомнатная квартира, наконец, освободится. Новые жильцы сдерут старые, так надоевшие ему, обои, а в тихих, словно склеп комнатах зазвучит детский смех.

Но против ожидания каждый раз он возвращался, в разгар лютой зимы с африканским либо австралийским загаром, летом-с обмороженными в Антарктике щеками, частенько на костылях, загипсованный и перебинтованный, но живой. Брал у вахтерши ключ и недоверчиво вертел его в руках. Он опять вернулся. Может, он, действительно, Везунчик.

Только любое везение не может продолжаться вечно.

— А ты хотел бы, чтобы у тебя был такой сын, как я? — спрашивает вдруг Мика.

— Если ты перестанешь материться, то хотел бы, — говорит Картазаев. — А сейчас дай поспать, голова разламывается.

— Конечно, конечно. Я тебе сейчас свою подушку принесу.

Картазаев забывается, сквозь дрему чувствуя, как Мика заталкивает между ним и стеной подушку. Потом видит сон, что он возвращается в свою элитную квартиру, а его ждут жена и дети.

Сказка!

Его разбудили через час, и, проснувшись, Картазаев видит, что вся компания расположилась за импровизированным столом, сооруженным из транспортерной ленты, и уплетает консервы.

— Вставай, я тебе тоже оставил, — обращается к нему Мика.

Картазаев отказывается. Таково его правило — ничего не есть в малознакомой компании. Особенно, в Вольде. Здесь желательно вообще ничего не есть. Ему претит мысль, что Вольд вместе с незатейливой едой может пустить внутрь свои смертоносные побеги.

Он достает из кармана упаковку с витаминами и кладет в рот безвкусный шарик, катает его туда обратно. Консервы пахнут одуряюще. Возникает желание плюнуть на всю предосторожность и налопаться их, закусывая ломтями ржаного хлеба.

Возможно, он так бы и сделал, если бы не одно но. Санта тоже не ест. Картазаев заметил эту его странность еще в прошлый раз. Сидит истуканом перед своей тарелкой, задумчиво поводя в ней вилкой, и на этом его трапеза завершается.

И еще. Картазаеву не давала покоя подспудная мыслишка, как Санта смог выстрелить из гранатомета, ведь про секретку он не знал. Все это очень и очень подозрительно. И все это заставляет Картазаева сейчас давиться вонючими витаминами вместо того, чтобы сесть и по-человечески поесть.