Тотал рекол. Жизнь третья - [7]

Сначала очнулся заряжающий. Он молча разбудил наводчика и стреляющего, тыкая в землю пальцем. Земля дрожала. Мысль у всех возникла одна: "Мама! Что это!?" В этот момент они увидели первого оленя, выбежавшего в русле ручья. В момент протрезвевший Карлссон скомандовал "К бою!" Все залегли за камнем. Ствол ружья заметно подрагивал. Наводчик, лёжа практически на спине Карлссона, двумя руками наводил. Через пару секунд он закричал: "Огонь! Бля, огонь!" Карлссон изо всей силы нажал на курок. Раздалось шипение, но выстрела не было. Курок отвалился. Заряжающий со злости схватил пустую бутылку и с криком "За Сталинград!", швырнул её в приближающегося оленя. И в этот момент до "стрелков" дошла причина дрожания земли. Мало того — у них буквально заложило ужи от грохота. На Новой Земле есть олени, но они мигрируют. В начале лета они идут с материка на север, через пролив по льдам, а ближе к осени возвращаются на материк. Как раз в то самое время стадо дошло до Митюшихи. Оленя было много — десятки тысяч. Вся эта масса неслась на трех пьяных стрелков. В первую же секунду, оценив трагичность положения, Карлссон с надеждой завопил: "Пиздец!?". Но отступать было некуда — они находились в узком русле ручья. Справа была гора, а сзади море. И тогда они залегли, стараясь заползти под камень, с которого пытались стрелять. Олень бежал больше часа.

Интереснее всего эту картину было наблюдать с борта "Черкесска" в бинокль. Добежав до воды, стадо повернуло на северо-запад и разделилось на два потока. Одна часть рванула по направлению к БТРу, а вторая, учуяв, видимо, запах горящей солярки, пошла на север. Стоящие на палубе видели, как завелся БТР и поспешно нырнул в воду. Стрельба на севере прекратилась…

В результате нашей охоты морпехи потеряли автомат. Двоих убежавших от стада нефтяников экипажи трёх судов искали сутки. К счастью нашли. Карлссон выпил на судне всю валерианку и остатки спиртного. Остальные двое стрелков несколько часов никого не пускали в судовую баню и прачечную. Но были и трофеи. Загонщики, дойдя до стрелков, обнаружили на земле восемь оленьих туш и пока не узнали всей правды, находились в полном недоумении: как можно тремя патронами уложить восемь оленей? Только благодаря провидению, на месте раздавленных "стрелков" оказались животные.

Капитан "Черкесска" после всего случившегося очень хотел записать в вахтенном журнале "Ни хрена себе — хлебушка покушали…" Но не написал.

> АСФАЛЬТ

М.В. - последней чайке.

1

Седьмого февраля 1986 года, стоя на корме "Геофизика Уткина", геолог Михаил Арбузов по кличке "Кухтыль", оперевшись о борт левым локтём, лениво мусолил потрёпанные страницы Малого Атласа МИРА. Долистав книжку до раздела с центральной частью Атлантического океана, Миша хмыкнул и, достав из нагрудного кармана карандаш, обвел остров Тринидад жирным кругом. Назойливые чайки, облетавшие корму в этот самый момент, недовольно галдели, желая получить свой ежедневный кусок корабельного хлеба от Кухтыля, лежавший на борту, как раз под Малым Атласом, но Кухтыль про пернатых забыл. Он мыслил.

Читатель может предположить, что Кухтыль был орнитологом-любителем, но это будет ошибкой. Как биологический вид, чайки Мишу не интересовали. Просто в самом начале рейса он прочёл повесть Ричарда Баха "Чайка по имени Джонатан Ливингстон", которая заставила его по-другому взглянуть на окружающий мир и заново переоценить давно приобретённые духовные ценности. До знакомства с Бахом Кухтыль верил в то, что, добросовестно вкалывая во благо общества, в конце концов, придёт тот долгожданный момент, когда оно по достоинству оценит вклад геолога Арбузова и настанет, наконец, светлое будущее. Отпахав больше десяти лет во имя будущего, Миша перемен не заметил. Светлое будущее не наступило даже после вступления в кандидаты КПСС. Вернее, проблески были: слегка вырос социальный статус в виде повышения до начальника отряда, чуть меньше поднялась зарплата, но все это было не то. Хотелось удовлетворения собой, но никак не самодостаточности. Уже больше месяца в рундуке Мишиной каюты пылились наброски кандидатской диссертации про что-то там, в "Анголо-Бразильском геотраверзе", а желания продолжить начатое у Арбузова не возникало. Обычно, после вахты, Миша шёл в кают-компанию, ел и взяв с собой большой кусок хлеба, в одиночестве пробирался на корму. Подброшенные плавными движениями руки, кусочки хлеба взлетали над волнами и, не успевая приводниться, оказывались в клювах самых наглых и сильных чаек. Остальная же масса птиц, участвовавшая в процессе, завистливо и громко роптала, но не делала никаких попыток восстановить справедливость. После ночных мысленных экспериментов Миша проводил лабораторные опыты на корме, пробуя кормить рядовых членов стаи, но признанные жирные пернатые авторитеты моментально давали понять, что хлеб небесный предназначен только им, а остальные же обязаны добывать свою рыбу сами. Эти наблюдения окончательно убедили Кухтыля, что Ричард Бах был прав. Огорчало, пожалуй, только то, что за все прошедшее время, Миша не увидел ни одного Джонатана Ливингстона. После ставшего уже неким ритуалом вечернего кормления птиц, Кухтыль выкуривал пару сигарет подряд и шёл в выделенную ему каюту, чтобы лечь спать, а, проснувшись, съесть положенную еду и снова заступить на вахту.