Тот момент - [43]

— И как бы они тогда выглядели?

— Цветы были бы желтыми, с длинными лепестками, которые можно заплести в косы.

Каз смеется. Мы оба смеемся. Кажется, прошло очень много времени с тех пор, как я в последний раз смеялся. Лотти подходит к нам из дальнего конца розария.

— А теперь можно пообедать? — спрашивает она. — Я умираю с голоду.

Мы садимся в розарии рядом с розой Алана Титчмарша, едим бутерброды, и я невольно думаю: это лучшее, что может быть, помимо встречи с настоящим Аланом. Правда, окажись он здесь, у нас не хватило бы инжирных булочек на каждого, так что, может, и хорошо, что его нет.

После еды я достаю блокнот и карандаш и передаю их Каз.

— Можешь нарисовать мне розарий? — спрашиваю я. — Хочу точно помнить, как он выглядит.

— Но в путеводителе есть фотография.

— Знаю, но хочу повесить картинку на стену.

Мы с Лотти стоим позади Каз и смотрим, как она рисует.

Лотти поворачивается ко мне и шепчет:

— Она великолепна.

— Знаю. Я сказал ей, что она должна была стать художницей, а Каз ответила, что не может, потому что художники много не получают.

— Получают, если ты Бэнкси, — отвечает Лотти.

— Кто такой Бэнкси?

— Он втайне занимается уличным искусством. Люди просыпаются утром и обнаруживают, что он нарисовал огромную картину на их гараже.

— А его за это не арестовывают? — удивляюсь я.

— Нет, потому что он знаменит.

— Так как же он зарабатывает деньги, рисуя на стенах?

— Не знаю, — говорит она. — Но у него получается.

Каз поворачивается и протягивает мне готовую картину.

— Сойдет?

— Спасибо, даже лучше, чем фотография. Думаю, вставлю ее в рамку.

— Это всего лишь набросок, — отмахивается Каз.

— Знаю, но его сделала ты.

Она наклоняется и целует меня в макушку.

— Это самая приятная вещь, которую мне когда-либо говорили.

Я улыбаюсь ей и невольно думаю — а ведь жизнь ее не баловала.

После. 8. Каз

К среде на следующей неделе я так скучаю по мальчику, что это просто смешно. Я даже не могу отвлечься на уборку в квартире, потому что убирать мне нужно всего одну комнату, к тому же довольно маленькую. Надеюсь, это ненадолго. Я перестала ждать чего-либо от совета. Я по-прежнему в очереди, но не в приоритете, и впереди меня множество семей с детьми. Но теперь у меня две работы, я пытаюсь скопить достаточно денег на залог за аренду нового жилья. Выходит немного, но мне нужно место, куда привезти Терри.

Притворюсь, будто нам пришлось переехать из старой квартиры, потому что арендодатель поднял плату. Я не могу заставить себя сказать брату правду. Мне все еще стыдно за то, что случилось. Я знаю, ему не понравится, что мы переехали. Терри никогда не любил перемены. Но я надеюсь, что встреча со старым телевизором и видеоплеером поможет смягчить удар. Возможно, мне не удастся умаслить брата, но тут я могу положиться на Мэттью Келли, он точно справится.

Спускаюсь, чтобы вылить ведро, и на обратном пути вижу небольшую кучку почты на столе у входной двери. Сверху письмо, адресованное Терри. Это либо из полиции, либо из Министерства труда. Мне пришлось дать им обоим мой новый адрес, чтобы почту не гоняли туда-сюда.

Беру конверт и вижу логотип полиции Западного Йоркшира. Я очень боялась этого момента. Как бы я ни старалась отвлечься, мне снились кошмары о том, как я навещаю Терри за решеткой. О том, что он сядет в тюрьму и никогда больше не выйдет. Потому что там ему не выжить. Точно знаю.

Несу конверт обратно в свою комнату, запираюсь, а затем сажусь на кровать и открываю его. Мои руки уже дрожат. Я начинаю читать. В письме долго рассказывается о Законе о психическом здоровье и подробных психиатрических заключениях. А затем я перехожу к самому важному. Королевская прокуратура решила, что в свете полученного психиатрического заключения выдвигать обвинение не в интересах общества, и поэтому никаких дальнейших действий предприниматься не будет.

Без сил падаю на кровать. Терри не сядет в тюрьму. Ему даже суд не грозит. Брату не придется через это проходить, а мне — смотреть, как он страдает. Я качаю головой снова и снова, не верю — неужели что-то наконец-то пошло правильно. Я все еще чертовски злюсь, потому что такого вообще не должно было случиться, но, по крайней мере, худшее позади. Теперь мне нужно попытаться исправить весь нанесенный ущерб. Терри должен выздороветь и вернуться домой. А я — обеспечить ему этот самый дом.

Когда я приезжаю в больницу, доктор Халил сидит в приемной.

— Можно вас на минутку, пожалуйста? — спрашиваю я.

Он кивает и ведет меня в свой кабинет. Мы оба садимся.

— Я просто хочу поблагодарить вас, — говорю я. — Терри получил письмо из полиции, и они не собираются подавать на него в суд, спасибо вашему психиатрическому заключению.

— Что ж, это хорошие новости. Скажете ему прямо сейчас?

— Да, в последнее время он помалкивал, но наверняка беспокоился. Наш Терри умеет держать свои тревоги при себе.

— Я заметил, — с улыбкой говорит доктор Халил. — Хотя есть и другие хорошие новости. Сегодня утром он спросил меня, можем ли мы начать сокращать прием лекарств.

— Правда? Добрый знак. Что вы ему сказали?

— Его состояние стабилизировалось, и его ответы на сеансах когнитивно-поведенческой терапии в последнее время были гораздо более четкими, поэтому я сказал, что если мы отметим улучшение на этой неделе, то с понедельника начнем постепенно снижать дозы. А еще постараемся перевести его в обычную палату.