Тот, кто виновен - [91]

— Мне так жаль, — сказала она сквозь слезы. При этом выронила стаканчик. Тот с треском упал на линолеум, коричневая жидкость выплеснулась на пол и наши штанины, но нам было все равно.

— Я его нашла, — всхлипнула она.

— Знаю, — ответил я.

Санитары скорой помощи, которые отвезли меня и Йолу в больницу имени Мартина Лютера, были в курсе и объяснили мне, хотя и весьма расплывчато.

Космо якобы снял квартиру на Кёнигсалле прямо напротив нас, по какой бы то ни было причине. Фрида нашла его в спальне, с поясом на шее — он повесился на дверной ручке.

— Но как ты…

Она высвободилась из моих рук, высморкалась в носовой платок, который, похоже, давно сжимала в кулаке, и спросила:

— Тебя интересует, откуда я знала, где он?

Я кивнул.

Мы искали моего брата повсюду. Тоффи и я. После того как он не вернулся в закрытую клинику, его даже официально объявили в розыск.

— Вот.

Фрида сунула руку во внутренний карман кожаной куртки и вытащила листок бумаги. Распечатанное электронное письмо. Мне пришлось взять его левой рукой. Опухшие пальцы на правой выглядели, как после пятнадцати раундов профессионального бокса.

— Полагаю, от волнения он неправильно настроил автоматическую рассылку, его письмо не должно было уйти так рано.

Она вытерла рукавом лицо. И подводка превратилась в боевой раскрас.

— Ты тоже должен был получить это письмо. Космо отправил его нам обоим. С адресом, где его найти, и примечанием, что он оставит дверь открытой.

Фрида ткнула пальцем в строчку «получатель», где действительно стоял адрес моего электронного ящика на портале AOL.

Отголосок прошлого. Я очень нерегулярно проверял этот ящик. Кто знает, когда бы я прочитал прощальное письмо брата?

— Макс Роде?

Не успев прочитать и первое предложение, я вздрогнул от неожиданности. Фрида тоже не слышала приближения врача: в своих белых ортопедических ботинках он бесшумно подошел к нам из отделения реанимации.

— Да?

Он сочувственно покачал головой, и я был готов к тому, что этот ничем не примечательный врач — обычный рост, обычная лысина, обычный усталый взгляд — подтвердит худшее, но медик, похоже, не знал, какое производит впечатление, когда, качая головой, подходит к людям, сидящим в приемной перед отделением реанимации и переживающим за жизнь близких.

— У него серьезные повреждения, — просветил он нас. Да ладно. — Вы успели в последнюю минуту, если можно так сказать, — похвалил он Фриду, потом снова повернулся ко мне: — Но кислород не поступал в мозг около девяноста секунд, что, с точки зрения неврологии, довольно долго. К тому же он проглотил много обезболивающего, что только ухудшило его общее состояние. Да и то обстоятельство, что недавно его прооперировали после огнестрельного ранения, не делает положение легче. Короче говоря…

— Он выживет? — перебила Фрида.

— Этого я вам пока не могу сказать. Доктор Зальм сейчас на другой срочной операции, как только он освободится, подойдет к вам. Это главный врач.

— А вы? — спросил я немного грубовато. — Зачем вы вышли к нам, если не можете ничего точно сказать?

Если я и рассердил мужчину, он ничем этого не выдал. Нервные родственники в отделении реанимации — видимо, обычное явление.

— Я надеялся, что вы сможете объяснить происхождение шрамов у него на груди, господин Роде. Ожоги старые, но мы не хотим ничего упустить во время лечения. Вы знаете, откуда они?

Да, подумал я, боясь пошевелиться, чтобы не рухнуть в бездну воспоминаний, которая разверзлась позади меня.

Я это слишком хорошо знаю. К сожалению. Я заставил себя забыть все это, но потом снова вспомнил, когда вытаскивал Космо из болота и порвал его рубашку.

Много лет я обманывал себя, что сумел отбиться и убежать. Там, на острове, когда отец хотел выяснить, кто украл деньги из банки из-под варенья. Он привязал Космо к столбу, облил бензином и приказал мне поджечь его, если я ничего не брал. Потому что тогда это мог быть только Космо. Черт, я правда думал, что не сделал этого. Что остался сильным. Но это неправда. Я был слабым.

Я плакал, шмыгал носом, упрашивал и умолял. Но прежде чем длинная спичка догорела, прежде чем пламя опалило мне подушечки пальцев, я решился на предательство. Я слишком боялся побоев. Боялся наказания отца. Потому что, черт возьми, если бы я не бросил спичку, то это бы означало признание собственной вины. Что это я украл деньги. И я пошел на это.

Бросил спичку и поджег собственного брата.

До сих пор в ночных кошмарах я слышу смех отца. Он сбил одеялом языки пламени, которые быстро распространились и уже лизали Космо.

Сегодня я слышу смех и крики. Крики Космо.

С того дня все изменилось. Моему брату пришлось полгода носить повязку, а когда он ее наконец снял, то вместе с бинтами разорвал и духовную связь, которая была между нами.

Не то чтобы братская любовь, которая до этого момента существовала между нами и делала нас неразлучными, совсем угасла. Огонь еще горел, но за закоптившимся стеклом. И становился все слабее. Даже потом, когда мы вместе учились у Калле боксировать — умение, которое должно было сдерживать не столько наши кошмары, сколько нашего отца, — огонь уже не разгорелся.

С той ночи на острове мы начали отдаляться. Медленно, но неумолимо.