Тот, кто виновен - [9]
— Она бросила его мне в голову. — Фрау Яспер состроила гримасу, словно в этот момент в нее снова попали. — Намеренно. — С разъяренным видом она повернулась к директрисе, и мне бросилась в глаза татуировка в виде креста у нее за правым ухом, которая совсем не подходила к ее консервативному стилю: простые ботинки на шнуровке, плохо сидящий брючный костюм модели «федеральный канцлер», к нему гармонирующий по цвету красный ободок для волос.
— Почему? — спросил я. После классификации камня второе неподходящее замечание в глазах учительницы биологии.
— А вы можете представить себе хотя бы одну простительную причину, которая оправдывает швыряние булыжника в учителя? — прошипела она.
Полевой шпат, а не булыжник, мысленно услышал я голос Йолы.
— Нет, но я также не могу представить себе, что моя дочь станет просто так причинять боль другому человеку. Она не такая.
— С вашего позволения, может быть, вы ее не так хорошо знаете. Она всего лишь…
— Всего лишь что? — напустился я на фрау Да-Пошла-Ты-Яспер. Всего лишь три предложения, и женщина довела меня до того, что я был готов вскочить со стула. — Говорите, — потребовал я. — Скажите, что вы думаете.
«Что Йола всего лишь приемный ребенок. И я не биологический отец».
— Я думаю, ссорой мы ничего не добьемся, — вмешалась фрау Фишер и в своей привычной спокойной манере сказала миролюбиво: — Пожалуйста, давайте сохраним деловой тон и вместе найдем решение.
Фрау Яспер откашлялась.
— Я только хотела сказать, что вы не знаете, как Йола ведет себя в школе.
«Хм. Конечно. И поэтому ты начала последнее предложение со слов „Она всего лишь…“. Тупая овца».
— Что именно случилось? — поинтересовался я.
Учительница биологии тяжело выдохнула, словно собиралась сообщить горькую правду.
— Как вы, наверное, знаете, у нас как раз проходят уроки полового воспитания.
Я действительно это знал и кивнул.
После того как полицейское расследование было прекращено — а я отделался предупреждением, — мне пришлось проинформировать издательство, что срок сдачи романа сдвигается. Чтобы иметь больше времени для Йолы и ради спасения брака, я перестал заниматься авантюрными поисками информации для романа и не сидел больше ночами над обязательным его написанием. Вместо этого я работал, лишь когда Йола была в школе, помогал ей с домашними заданиями и прилежно принимал участие во всех семейных встречах и мероприятиях, на которых присутствовал не только телом, но и душой. Так, например, во время ужина я выключал сотовый телефон, чтобы не иметь возможности — как раньше — быстро погуглить что-нибудь для своего романа, вместо того чтобы принимать участие в разговоре. Когда Ким дала понять, что пока не будет видеться с этим одиозным Mr. Escape,[9] как она его называла и с которым у нее якобы еще ничего не было, я отказался от предубеждений относительно семейной терапии. На которую решаются, когда уже слишком поздно.
— Вероятно, она еще слишком мала для этой темы, — тем временем продолжала фрау Яспер. — Речь шла об использовании презерватива. Йола вела себя как маленькая, шумела, мешала вести урок, постоянно что-то выкрикивая с места. И вдруг бросила мне в голову этот камень. — Она потрогала пластырь на лбу. — Повезло, что рану не пришлось зашивать.
Я немного подумал, затем поднялся. Директриса удивленно подняла брови, а фрау Яспер начала заикаться:
— Что… то есть… куда вы собрались?
— Я хотел бы услышать другую версию.
— Какую другую? — возмущенно спросила учительница биологии.
— Версию моей дочери, — сказал я, открыл дверь и попросил Йолу войти.
Она спрыгнула с батареи, на которой сидела по-турецки, и дерзким шагом протопала в классную комнату. По красным краям родинки я понял, что она только что, как сумасшедшая, чесала ее.
— Сейчас я хочу услышать правду, — сказал я и подвел Йолу к стульям, на которых сидели фрау Фишер и фрау Яспер, плотно сжав колени.
На Йоле были узкие джинсы, заправленные в неоново-желтые резиновые сапоги какой-то люксовой марки. Я подозреваю, что она носила их, чтобы сделать одолжение матери, потому что вообще-то сапоги не соответствовали ее стилю девчонки-сорванца, которая дружит с мальчишками. Но я мог понять Ким. Если бы я так много разъезжал, как она, то тоже, наверное, завалил бы свою дочь подарками из дьюти-фри. И тем не менее сапоги, которые Йола уже давно разукрасила фломастером, подходили к дождливо-серой грязной осени, которую как раз переживал Берлин.
— Почему ты это сделала? — строго спросил я. Рассчитывая на универсальный ответ, который всегда получал, когда Йола была не в настроении говорить. Безразличное пожимание плечами, в зависимости от ситуации оно могло означать «Без понятия», «Оставь меня в покое» или «Какая разница». Вместо этого она удивила меня целым предложением.
— Она против голубых. — Йола указательным пальцем ткнула в сторону фрау Яспер.
