Тот, кто умер вчера - [2]

Возможно, я ошибаюсь, но помнится, что у меня в голове возник следующий стишок:

Стрёмный флэт, силуэт.

Пипл, пипл, что за зверь

в серой шкуре у дверей?

Ба, да это ж мент, в натуре!

А за ним еще менты…

Вот и все: кранты, винты[1]

Естественно, в тот момент смысл четверостишия был совершенно непонятен, поэтому я был склонен считать его как нечто доставшееся мне от одной из прошлых жизней. Сине-серо-красное существо меж тем склонилось надо мною и бесцеремонно посмотрело прямо в глаза, выражая тем самым желание познакомиться. Я тоже посмотрел существу в глаза. Они были усталые, воспаленные, а на коже вокруг них было уймище морщинок.

Существо два раза кашлянуло в кулак и произнесло:

— Добрый день.

Голос был глубоким, сочным, что вызвало по отношению к пришельцу некоторую симпатию. Не люблю, когда голоса напоминают дребезжание пустой консервной банки, привязанной к кошачьему хвосту.

«Привет, привет», — ответил я, правда, исключительно про себя, потому что открывать рот не было желания.

— Капитан милиции Бражко Семен Терентьевич. Мне поручили провести проверку по вашему случаю.

«Ну давай, давай, проводи свою проверку. Раз уж поручили».

— Вы помните, что с вами произошло?.. Как вы здесь оказались?

«Забавный поворот! Я-то как раз полагал, что именно ты и расскажешь, что же со мной произошло и как я здесь оказался. И вообще, «здесь» — это где?»

— Вы слышите меня?

«Слышу, слышу. Не видишь, что ли? Моргаю. Значит, слышу».

— Вы можете мне сказать, кто вы?.. Назвать свое имя?

Разговор быстро перестал быть интересным. Существо, назвавшееся капитаном милиции Семеном Терентьевичем Бражко, не знало, с кем оно разговаривает. Не могло назвать меня по имени. О чем тогда было с ним толковать? Потеряв интерес, я почувствовал навалившуюся усталость; веки утяжелились раз в двадцать и без всякого вмешательства с моей стороны опустились, оставляя капитана Бражко по ту сторону тьмы. Некоторое время в этой тьме еще слышались голоса.

— Это он от уколов еще не оправился. Я предупреждала: рано вы к нему… с расспросами… Черепно-мозговая травма — это вам не синяк на коленке. Приходите дня через три-четыре, — говорил кто-то женским голосом.

— А через четыре дня он будет в состоянии беседовать?

— Полагаю, да. Организм здоровый, крепкий. Но лучше, если я позвоню вам и скажу, когда можно приходить. Договорились?

— Вы позволите, я сниму отпечатки его пальцев? Надо проверить…

Что хотел проверить Бражко, я уже не расслышал. Помню только, как мою руку взяли и потянули куда-то в сторону и вверх. Что-то липкое прислонилось к ладони. На этом месте я окончательно провалился в сон и больше ничего не слышал.

Через два дня мне действительно несколько полегчало. Силы возвращались. Туман в голове таял. Мысли стали четкими, оформленными. Скоро я уже точно знал, что, в отличие от других новорожденных, имею достаточно взрослое тело и, исходя из этого, в маме совершенно не нуждаюсь. Огорчало другое: как и остальные новорожденные, я абсолютно ничего не помнил о своем предыдущем воплощении. Кем я был в нем? Как меня тогда называли? Кого любил? Кого ненавидел? Чего добивался и о чем мечтал? Даже имени и того не было, поэтому все, с кем я имел дело, называли меня официально: либо «пациент», либо «потерпевший».

Все это время мне интенсивно кололи какую-то гадость для улучшения кровообращения мозга. Это, как объяснила лечащий врач (с очень смешной фамилией — Заяц), нужно было для того, чтобы ко мне вернулась память. Не думаю, что она меня обманывала — после курса инъекций память действительно стала возвращаться. Проблема была в избирательности такого возвращения, ибо это была память не столько обо мне и моей прошлой жизни, сколько об окружающем мире. Так, например, я понял, что могу о себе позаботиться, что вовсе не являюсь пресловутой «tabula rasa», на которой можно выводить какие угодно граффити. Постепенно я вспомнил название страны, в которой жил, вспомнил, что для жизни в этой стране, равно как и в любой другой стране мира, надо иметь деньги — такие разноцветные, радующие глаз хрустящие бумажные листики. Вспомнил, что для того, чтобы иметь эти листики, надо либо работать, либо как-то их отбирать у тех, кто работает… Что люди как раз и делятся на две категории: лохов и элиту, то есть на тех, кто работает, и тех, кто отбирает, потому что, если не работать или не отбирать, можно запросто подохнуть с голоду. Не зная даже приблизительно, к какому разряду (к работающему или отбирающему) принадлежу, я все же был в курсе, что в мире существуют пластиковые карточки «виза-электрон», космические челноки «Челленджер», за милую душу взрывающиеся на первой минуте после старта, и трижды не нужный лично мне «Макдоналдс». Я вспомнил, что Вена — столица Австрии, вспомнил, на какие педали необходимо нажать в автомобиле, чтобы тот поехал, и что должно щелкнуть в охотничьем ружье, чтобы оно бабахнуло. Я понял, что знаю, сколько времени надо варить макароны, чтобы они не превратились в тестообразное месиво.

Я много чего вспомнил о мире как таковом, но с одним существенным пробелом — я не видел в этом мире себя. Самым загадочным образом я выпадал из жизни, словно меня никогда в ней не было, а в больничной палате, на второй от окна кровати, вместо человеческой личности, как субъекта отношений и сознательной деятельности с устойчивыми социально значимыми чертами, лежала просто некая совокупность навыков и умений.