Тот, что держит за руку - [22]

— Вао, классная тачка! — с восхищением ахает она, проводя рукой по кожаным сиденьям. — Я тоже скоро пойду учиться на права… и однажды куплю себе такую же.

— Любишь машины?

Утвердительно кивает.

— Да, я знаю все про двигатель внутреннего сгорания вплоть до компрессионного кольца в поршне цилиндра!

— Впечатляет, — искреннее отзываюсь на ее слова. — Я даже не знаю, где все это находится…

— Зато ты знаешь, где что находится в нашем организме… это тоже впечатляет!

Кидаю на нее удивленный взгляд.

— Ого, ты сделала мне комплемент! — подтруниваю я над Мелиссой, и та заливается краской. Ничего себе, злобные фурии тоже умеют краснеть! Это открытие возвращает мне радостное расположение духа, и мы по-дружески болтаем всю дорогу до самой больницы.

Когда мы поднимаемся на лифте в реанимационное отделение на втором этаже, Мелисса спрашивает меня:

— Ты не знаешь, когда состоится следующий консилиум, о котором говорил доктор Хоффманн?

— Боюсь, мне ничего об этом не известно.

Двери лифта расходятся, и девочка тихо добавляет:

— Вот бы сейчас войти в палату и увидеть маму улыбающейся…

Не знаю, что обычно говорят в таких случаях и потому молча иду рядом, в тайне надеясь, что нам не придется встретиться с той же дежурной медсестрой, что была в прошлый раз. И на этот раз удача на моей стороне…

В сопровождении сестры Отт мы с Мелиссой входим в палату к ее матери и плотно прикрываем дверь, за которой все тот же электрокардиограф продолжает монотонно пикать.

— С вашей мамой все в порядке, моя дорогая, — говорит наша сопровождающая, сверяясь с больничной картой. — У нее замечается небольшое нарушение дыхания, но в этом нет ничего пугающего, могу вас уверить…

— Что показало КТ? — интересуюсь я у сестры Отт, и та вскидывает на меня недоуменный взгляд.

— Извините, — лепечет она все с тем же недоумением в голосе, — но об этом вам лучше поговорить с доктором Хоффманном.

— Но вы можете хотя бы сказать, какая степень комы присвоена пациентке?

— Я… э… я не могу распространяться на такие темы. Поговорите лучше с доктором Хоффманном! — и сестра Отт ретируется к дверям. — Я оставлю вас, извините.

— Ты ее здорово перепугал, — поигрывает бровями Мелисса. — А что такое «степень комы»? Никогда о таком не слышала.

— Обычно кома классифицируется по четырем различным степеням, в зависимости от ее тяжести…

— Жуть какая, — произносит девочка, устремляя на мать пристальный, полный печали взгляд, и после недолгого молчания добавляет: — Она кажется такой умиротворенной сейчас… Словно ей хорошо там, где она находится… Хотела бы я знать, так ли это на самом деле…

Мелисса прикасается к руке матери и тихонько ее поглаживает, словно жалея несчастного маленького зверька, забившегося от страха в самый темный из углов. Возможно, кома — эта та же глубокая нора, в которой сознание больного прячется до поры до времени… если и вовсе сумеет из нее выбраться.

— Я читала, что люди в коме иногда способны нас слышать, — снова произносит Мелисса. — Как ты думаешь, это правда?

— Уверен, ей нравится звучание твоего голоса, — отвечаю я девочке. — Поговори с ней.

— Даже не знаю, что и сказать, — хмыкает она безрадостно. — Может ты сначала попробуешь?

— Я? — удивленно смотрю на Мелиссу, уступающую мне место рядом с матерью. — И что я, по-твоему, должен ей сказать?

— Не знаю, ты старше, придумай что-нибудь…

— Отлично! — на секунду задумываюсь, а потом говорю: — Здравствуйте, Ханна. Мы тут с вашей дочерью решили навестить вас…

Мелисса молча показывает мне большой палец, мол, ты отлично справляешься, продолжай.

— … и врачи говорят, что у вас все в полном порядке, — это звучит абсолютно глупо и неправдоподобно — о каком порядке может идти речь для человека в коме?! — а доктор Хоффманн обещает в скором времени провести еще один медицинский консилиум в вашу честь…

— Ма, они хотят убить твоего малыша, но я им этого не позволю. Клянусь! — встревает в мой монолог Мелисса, и я понимаю, что она действительно верит в то, что мать может ее слышать… — Можешь продолжать, — снова кивает она мне.

Прочищаю горло: не потому, что оно у меня вдруг запершило или еще что подобное, просто вся эта ситуация могла бы показаться комической, не будь она такой гнетуще печальной.

— Так вот, доктор Хоффманн, — начинаю было я, но вдруг останавливаюсь, — впрочем, — продолжаю снова, — вы его не знаете и вам, наверное, не интересно слушать про старого ворчливого мужчину в белом халате, от которого сейчас зависит ваша дальнейшая судьба… Давайте я расскажу вам про…

— Только не про болезнь Ёнаса, — одергивает меня Мелисса. — Не хочу расстраивать маму еще больше!

Покорно киваю.

— … Я расскажу вам про… погоду на улице.

Мелисса закатывает глаза и недовольно качает черноволосой головой.

— Если можешь лучше, то, пожалуйста, сделай это, — развожу руками. — В противном случае я продолжу наш разговор о погоде, — твердо заявляю я. — Так вот, погода у нас… летняя. Умеренно жаркая. К вечеру обещают небольшой дождик…

— Ты прямо как прогноз погоды читаешь! — снова ворчит Мелисса. — Дай мне попробовать. — И я без споров уступаю ей место.

— Мам, ты не волнуйся, — говорит девочка скороговоркой, — с нами все хорошо. Я вожу Ёнаса в садик, и мы постоянно говорим о тебе. Думаю, мне надо будет привезти его сюда… Он очень скучает. Постоянно спрашивает, куда ты уехала… а я не решаюсь признаться, что ты попала в аварию, — она ненадолго замолкает и смотрит матери в лицо, словно подкарауливая внезапное движение век, а потом снова продолжает: — Сегодня папа дал мне денег, и я пойду за продуктами… обычно этим всегда ты занималась, а теперь вот, видно, мне самой придется об этом заботиться. Это так странно! — в ее голосе слышны близкие слезы. — Возвращайся к нам скорее… не потому, что я не хочу ходить в магазин, — улыбается она грустной улыбкой, — а потому что ты очень нужна нам. Мы все тебя очень любим, помни об этом!