Тост - [17]

Анна покраснела. Сначала краска залила ей шею, потом щеки и лоб. Хенрик отвернулся. Рудловский и брюнетка сидят в кресле. Вияс целует рыжую. Рыжая принимает поцелуи, как будто они не имеют к ней никакого отношения. Блондинка дремлет в кресле.

– Я уже говорила, что меня это не интересует, – услышал он дрожащий голос Анны. – Я сказала об этом утром, как только мы приехали.

Продолжая наблюдать за Виясом и рыжей, Хенрик спросил Анну:

– Когда вы говорили о цветах?

– Мы ни о каких цветах не говорили.

Хенрик посмотрел на Анну. На лбу у нее проступили капельки пота.

– Я не заставляю вас говорить правду, – заметил он, пожимая плечами.

– Ну тогда все в порядке, – сказал Смулка. – Если тебя это не интересует, значит, тебе все равно, и я тебе поклонюсь.

– Нет, – запротестовала Анна.

– Ну какого еще?..

– Мне не все равно.

Минуту у Смулки было такое выражение лица, как будто он получил пощечину. Потом он повернулся на каблуках и вышел из зала. «Я его потерял», – понял Хенрик. И выбежал вслед за Смулкой.

– Збышек! – крикнул он.

– Меня ждет шеф. Чего бросаешься? Я скажу ему то, что надо. Он не вывезет отсюда ни одной клизмы!

Хенрика охватило волнение.

– Послушай, – сказал он. – Что касается Анны…

– Я знаю, она на меня обиделась. Курва, а обижается! Я скажу шефу.

– Где он?

– Ждет у себя в номере.

Смулка вынул из светильника свечу и, пошатываясь, стал подниматься. Хенрик вернулся в ресторан. Анны не было. Свечи в светильниках догорали. Рудловский сидел в кресле с Янкой и рассказывал ей о своих приключениях в масонской ложе. «Проблема психической гигиены», – услышал Хенрик. Шаффер поставил поднос перед Виясом. Рыжая выпила молча. Хонората проснулась и стала звать шефа. Куда делся Юзек? Вдруг Хенрик услышал знакомый кашель. Анна была где-то здесь. Он нашел ее сидящей за пианино. Голова лежала на клавиатуре. Анна почувствовала его присутствие и открыла глаза.

– Вы огорчены? – спросила она с иронией.

– Нет.

– Неправда. Огорчены.

– Если вы на этом настаиваете.

– Лгали мне тогда, да?

– Нет. – Он удивился, что так легко соврал.

– Действительно не выдумывали?

– Нет.

– Подожду его здесь. Я поступила как свинья.

– Почему?

– Я позволяла ему обманываться. А это самое большое свинство, какое человек может сделать человеку.

«Я знаю большее, – подумал Хенрик. – И она тоже. Хотя, может быть, и это правда. Может быть, все начинается с одного – с неверности».

– Допустим, – ответил он. – И все-таки вы не должны отдаваться сразу. Только для того, чтобы быть верной.

– О! – воскликнула она. И рассмеялась сухо, искусственно. – Жертвовать телом, – попробовала она засмеяться снова, и это вышло у нее так же искусственно, как и перед этим.

Они замолчали. Блондинка продолжала дремать. «У Смулки с шефом будет длинный разговор. Я мог бы смыться и попробовать включить телефон. Позвоню уполномоченному и все ему расскажу».

– Холодно, – пожаловалась Анна и опять закашлялась. – Простудилась в вагоне.

Хенрик подозвал Шаффера. Немец подошел, он был растроган.

– Прекрасный бал, настоящий дипломатический прием, не правда ли?

– Пани просит аспирин, Шаффер.

– К вашим услугам.

– Где находится центральная телефонная станция? На почте?

– Вы уже сказали сами, мой дорогой, – ответил немец.

– Где это?

– На Почтовой.

– Логично, но где она?

– За памятником Фридриху Великому, узенькая улочка направо.

– Куда вы идете? – спросила Анна.

– На Почтовую.

– Я пойду с вами.

– Нет, подождите Смулку. Я хотел бы, чтобы мой уход не был замечен.

Когда Хенрик вышел в сквер, в пахнущую увядающей травой ночь, и оказался возле деревьев, в листьях которых дрожали капельки серебра, он вспомнил об ожидающем его задании, и на минуту ему стало легко. Волнение, охватившее его теперь, было совершенно иного рода: оно делало его сильным и независимым.

10

Ночь была светлая, луна круглая и знакомая, луна из любовных серенад и чувствительных шлягеров, ночь романтических пар. «Забудь об этом, это декорация, истрепанная и убогая, я должен найти почту, оповестить власти, а потом пусть произойдет то, что должно произойти. Опередить Мелецкого, только это и важно. Мне не нужно полнолуние, чтобы любить девушку, мне не нужны ни декорации, ни реквизит, я видел одну вчера в телячьем вагоне, помню ее волосы, помню взгляд, мне не нужны возбуждающие средства, я должен опередить Мелецкого. Направо от памятника Фридриху находилась узенькая улочка – это Почтовая, надо искать здесь, люблю такие старые улочки, ей, наверно, лет триста». Свет луны сюда не проникал, улочка была черная и зловещая, уходящая в черную пропасть. И все-таки почту он нашел без труда. Шаффер был прав, желтые ящики – точный ориентир. Хенрик толкнул дверь, дверь открылась, он оказался в полной темноте. Зажег спичку: лестницы, надписи, двери. Его опять окружила темнота, но она уже не была загадочной, прямо – лестница, наверху—телеграф, телефонный узел. Хенрик чиркнул спичкой, увидел все, что запечатлела память, направо дверь к телефонам, он толкнул ее, она поддалась. Хенрик снова зажег спичку. Увидел два стола, коммутатор, корзину с бумагами; придвинул стул к аппаратуре, сел и при свете спички стал рассматривать блестящие кнопки, переключатели, розетки, вилки, пальцы то погружались в темноту, то снова появлялись из нее. Он надел наушники, коммутатор молчал. Было темно, в ушах звенело. Хенрик чиркнул спичкой. «Всуну-ка я эту вилку в розетку». Коммутатор молчал. Снова стало темно. «Черт, ничего не получается».