Тоска по Лондону - [13]
Отпуск. Если к отпускным не добавить хоть по 12X на рыло, рискуешь просто не вернуться. То ли с голоду загнешься, то ли машину обратно будешь тянуть бечевой. Значит, 12X×12:12 2 X
……………………………………………………………………………………………
Итого 26 X
Превышение расходов над доходами 2X в месяц. Это при самой нищенской раскладке. Тихо, о тебе не говорю, ты уже вне этого, тебе ни галстука, ни отпуска, ни расходов на дни рождения, а кофе с коньяком не стоит тебе 3X в месяц. Но я-то не Городской Сумасшедший, какой дурак и с какой-такой радости станет поить меня кофе с коньяком и кормить бутербродами, я не бывший писатель нашей краснознаменной ордена-шмордена области и не светоч ее свободы. Не завидуй, очень ты некрасиво завидуешь. Прежде тому, что у меня телефон, когда у тебя его еще не было, тому, что я великий писатель нашей области и светоч ее свободы, тому что разъезжаю по Америке на старом «Олдсмобиле» и, наконец, тому, что я нищий и сумасшедший. Что делать, если я такой завистливый, отвечает он, вечно был в долгах, эти 2X рэ в месяц стали моим кошмаром. Каждый месяц занимал и отдавал, а долги росли. За два года, отказывая себе буквально во всем, я задолжал 36X рублей, это меньше, чем 2X×12, перемножь на калькуляторе и убедишься. От меня не требовали денег, но все равно, долг меня жег. Тогда я понял, что реконструкцией кухонь зажиточных граждан, продавцов мясных отделов и комиссионых магазинов, обрекаю себя на бесконечное падение в финансовую пропасть. И ты решил приложить энергию не там, где скупердяи-граждане достают из собственного кармана, а там, где неделимые общественные фонды доступны людям с руками, пришитыми не к заднице. Я никого не обманывал, сухо сказал он. Кого греет, болван, обозлился я, что ты честно делал свою работу и получал за нее по расценкам, утвержденным Комитетом труда и зарплаты. Ты конкурировал с державой, а раз так — забудь о пощаде. Какая там конкуренция, отмахнулся он, — на сельское строительство у них никаких сил не оставалось, не в том суть. А в чем же? Ладно… Что — ладно? Ничего. Окей, ничего так ничего, сам дознаюсь. Конечно, с твоей помощью расковырял бы все за пару месяцев, но при таком сопротивлении да еще с моими сумасшедшими веригами и с правовым, извините за выражение, статусом годы ушли, а я все там же. Только и добыл, что пару имен — Завгар и Жучила, — и что с ними сделаешь? Даже припугнуть нечем. Одна надежда — давность. За давностью бдительность притупляется. Нашел на что надеяться… Их бдительность не притупится никогда, понял, ты, царя небесного олух? Неконтактный ты сегодня, говорю, пропуская оскорбление мимо ушей, примем лучше еще по одной, все теплее станет в нашей братской могиле. Думаешь, не знаю, почему ты вернулся? — огрызается ЛД. — В братскую могилу и вернулся, здесь и сгинешь без следа, на братских могилах не ставят крестов.
И ушел.
Это он прав. Ни крестов, ни могендовидов, ни серпов с мечами и яйцами. Ставят звезды, они смотрят вниз. Но велика ли в том важность, коли в неизвестной братской могиле схоронен Моцарт, а Эйнштейн и вовсе развеян по ветру?
Обратный путь совершаю закоулками. Улыбаюсь, конечно, по привычке, а в глазах слезы. От того, что прилагаю чудовищные усилия унять их, внутри, где-то в груди и горле, растет какая-то теснота. Та же история. Я не запрещаю ЛД касаться больных тем, напротив, я этого хочу. И не стараюсь забыть, что ходил по этим улочкам с женой. Мне бы наложить запрет на хождение по ним, но боль — все еще жизнь. А за жизнь надо платить. Вот и плачу памятью о том, как ходили с нею, она держала меня за руку и что-то рассказывала, я чувствовал ее тепло, а голос ее мне всегда был утешен. В гололед она вцеплялась в меня, но не переставала говорить…
Она возникла в асфальтовом сумраке, мордочка поднята, в глазах вопрос…
Зашел в пустое парадное, заскулил, руки потянулись к глазам, выковырять их к чертовой матери!.. Зажмурился и провел когтями по лицу, сдирая кожу. Привалился к стене, сполз на ступени, отупевший и глухой, словно после эпилептического припадка.
Одна мысль колотилась в черепе, как горошина в банке: зачем? Никого на свете я не любил так неистово и несправедливо…
Полураздавленно выбираюсь из парадного в розовато-пепельный вечер. В некоторых семьях в этом доме стану сегодня предметом разговора. За телевизором кто-то скажет, что видел в парадном Американца. Сидел на лестнице, морда в ладонях, пьяный в дым. Другой, возможно, заметит, что в дым — это странно, Американец обычно подшафе. Должно быть, спился, много ли ему, хиляку, надо.
А надо, между прочим, немало. Другое дело, что излишеств я не допускаю ввиду корректного соглашения с аортой. Понимаю, она, стерва, придерживаться соглашения не станет, нарушит, когда захочет, но совесть моя будет чиста, это немало. Я ведь здесь с целью…
С такими вот думами — с подобными, всех не перечислить, да и не стоят они перечисления, — добираюсь домой окольными путями, ныряю в свою нору и прямиком к пишущей машинке. Обиталище мое при всех его достоинствах страдает и недостатком, а именно: единственная его, 18×24 дюйма, амбразура выходит на северо-запад. Другой радовался бы, но для меня розовый закат опасен. Посему кидаюсь к машинке и строчу первое, что приходит на ум:
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Hoaxer: Книга Межирицкого, хотя и называется "Читая маршала Жукова", тем не менее, не концентрируется только на личности маршала (и поэтому она в "Исследованиях", а не в "Биографиях"). С некоторыми выводами автора я не согласен, однако оговорюсь: полностью согласен я только с одним автором, его зовут Hoaxer. Hoaxer (9.04.2002): Книга наконец обновлена (первая публикация, по мнению автора, нуждалась в дополнениях). На мой взгляд, сегодняшний вариант можно считать уже 3-м изданием, исправленным, как говорится, и дополненным.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.