Тоска по дому - [99]

Мы продолжали встречаться у нее за кофе и рогаликами с шоколадом до моей службы в армии; в увольнительную нас отпускали раз в две недели, и в эти редкие дни я отсыпалась, отъедалась и бегала на танцы; отсыпалась, отъедалась и бегала на танцы. «Позвони тете Рути, – говорила мать. – Ты же знаешь, своих детей у нее нет. Она все время о тебе спрашивает». – «Конечно, – отвечала я, – прямо сейчас позвоню». Я и в самом деле собиралась ей позвонить, но всегда что-то мешало: какой-нибудь парень, какая-нибудь вечеринка. Тетя Рути забывала про самолюбие и продолжала посылать мне на службу посылки с шоколадом, чипсами и стихами Далии Равикович. Я обещала себе, что отвечу ей или хотя бы позвоню, скажу спасибо, но так этого и не сделала, а сразу после демобилизации уехала в длительное путешествие. Я обещала себе, что заскочу к ней по дороге в магазин туристического снаряжения, но не заскочила, а когда вернулась из поездки, мне пришлось срочно искать квартиру в Иерусалиме, чтобы успеть до начала занятий в Бецалеле. Я знаю, что все это отговорки, а правда заключается в том, что я о ней просто забыла. Я вытеснила ее образ на периферию чувств, смутно догадываясь, что она всегда будет где-то рядом и поддержит меня в трудную минуту, пока однажды вечером, два года назад, не позвонила мать. «Я не знаю, интересует тебя это или нет, – сказала она, – но тетя Рути в больнице, в Тель-Авиве. Она упала на улице и ударилась головой. Сейчас она без сознания». Я сразу помчалась в Тель-Авив, бросила все и приехала, но с ней уже нельзя было поговорить, нельзя было что-нибудь ей рассказать и попросить прощения. Я могла только сидеть у ее койки и держать ее за руку.

– Мы не знаем, что делать с ее квартирой, – неделю назад во время одного из наших телефонных разговоров сказала мама.

До того я слушала ее рассеянно, но тут встрепенулась:

– Почему?

– Мы бы сдали квартиру, но не уверены: вдруг она проснется. Врачи говорят, что шансов мало, но такие вещи случаются. И тогда ей некуда будет возвращаться. С другой стороны, она каждый день теряет деньги, которые могла бы получать за аренду. А у нас сейчас каждый грош на счету, лечение обходится недешево.

– Так что вы намерены делать? – спросила я.

– Не знаю, – вздохнула мама. – Наверное, подождем еще пару месяцев.

– Мне кажется, стоит подождать, – согласилась я. И представила себе пустую квартиру тети Рути, и женщину с «Автопортрета», которая смотрит на девочку с другой картины, то есть на меня, и спрашивает: «Ну, и долго еще мы будем здесь одни?»

После сеанса у Хилы, подарившего мне ясность мысли, меня осенило: «Вот туда я и сбегу». Я сразу позвонила маме и озвучила ей эту идею.

– Я даже не знаю… – забормотала она, но я не стала ее слушать:

– Я думаю, что тетя Рути была бы очень рада.

– А что, если она придет в себя? – спросила мама.

– Если это случится, – ответила я, – я в течение получаса освобожу квартиру. Только она уже полтора года в коме, и мне слабо верится, что она проснется именно сейчас. К тому же квартира нужна мне всего на две недели.

– А как же Амир? – сказала она. – Такой хороший парень…

Тут уж я не выдержала:

– При чем тут Амир? Согласна ты мне помочь или нет?

– Не понимаю, – не сдавалась она, – почему бы тебе не пожить у нас?

– Все, мам, хватит, – сказала я. – Почему с тобой никогда ни о чем нельзя договориться?

Амиру я сообщила, что еду в Тель-Авив на три недели, и он спросил: «У кого ты будешь жить?» Я ответила: «На нейтральной территории». Но он настаивал: «Может, по крайней мере, оставишь мне номер телефона?». Я сказала правду: «Там нет телефона». Он криво улыбнулся и спросил: «Значит, у нас период «пробной разлуки»?» – «Нет, – объяснила я. – Мы берем паузу. Ты ведь тоже в ней нуждаешься?». Он сел на диван под фотографией грустного человека и произнес: «Да, по правде говоря, да». А я вдруг обиделась – как, ему тоже необходима пауза? – хотя именно этого признания надеялась от него добиться. А что, если он меня не дождется? Все эти девицы-психологини давно на него заглядываются. А они такие красивые. И умные. Я едва не уронила сумку на пол, но тут он заговорил. «Я тоже подумал, что нам стоит глотнуть немного свежего воздуха, – сказал он. – Но ты знаешь, для меня любое расставание – дело сложное. Я никогда не знаю, то ли это моя привычка, то ли мне действительно пора уходить». – «Стало быть, ты меня прогоняешь?» – спросила я, и комок подступил к горлу. – «Нет. – Он указал на мою собранную сумку. – Это ведь ты уходишь». – «По правде, какая разница? – неожиданно для самой себя произнесла я. – Какое это вообще имеет значение?». Закинула сумку за спину и направилась к выходу. «Значит, увидимся через три недели?» – спросил он, и голос его немного дрогнул. «Вероятно», – ответила я, напоследок наслаждаясь тем, что посеяла в нем сомнение, и ушла.

С тех пор я здесь. В моменты слабости я достаю и листаю фотоальбомы. Вот фото, где он с Давидом на концерте «Лакрицы». А это из нашей первой поездки в Иудейскую пустыню, где мы стоим и смотрим на остальных с абсолютно одинаковым выражением на лицах. Вот еще одно: он прикрепляет табличку к нашей двери в Кастеле, которая вдруг кажется мне слишком нарядной, а потому искусственной. А вот мы на прогулке в Сатафе, после которой слегка поцапались, хотя тогда я думала, что это ужасная ссора.