Тоска по дому - [103]
Он возвращается в палатку и ложится. У него болит спина. Ноет сердце. Но все же он проваливается в глубокий сон.
Иногда по утрам, просыпаясь, он всего одну секунду – сладкую, великолепную – не помнит, где он находится.
– Йотам у тебя?
На пороге стояла мать Йотама. Ее взгляд говорил: «Скажи, что он здесь».
– Нет. Разве он не дома?
– Он хотел, чтобы мы все вместе пошли гулять, а мы… не смогли. Я была уверена, что он пошел к тебе.
– Нет, – сказал я, и меня захлестнул стыд. Я знал, что это он стучал ко мне в дверь, но я не открыл.
– Где же он может быть? – спросила мать Йотама, потерянно глядя на меня.
– Давайте подумаем, – сказал я решительным голосом, продолжая корить себя за то, что не открыл дверь. – Может, он пошел к приятелю?
– Он не играет с другими мальчиками с тех пор… с тех пор, как это произошло. Я была у двоих, с которыми он раньше дружил, но там его нет. И не было.
– Если бы сегодня был обычный день, – вслух размышлял я, – то я бы поискал его в торговом центре, в отделе компьютерных игр. Но сейчас только пять часов. В субботу торговый центр открывается в семь вечера.
– Верно, – сказала она и внезапно пошатнулась. Колени у нее подогнулись, и, чтобы не упасть, она в последнюю секунду схватила меня за руку.
– Зайдите в дом, выпейте воды. Ужасно жарко сегодня.
Я помог ей добрести до дивана в гостиной. Она молча села, а я пошел на кухню и вернулся со стаканом холодной воды и салфеткой.
– Просто не знаю, что мне делать, – сказала она и вытерла салфеткой пот. – Что же это такое? Реувен говорит, что беспокоиться не о чем. Йотам нарочно ушел, чтобы заставить нас волноваться, но скоро вернется. Он обиделся, что мы не захотели пойти с ним на прогулку. Но какие нам прогулки? У нас ноги не ходят. И потом, везде, куда можно пойти или съездить, и здесь, и в Галилее, и на Голанах, мы везде были с Гиди… Мы просто не можем…
– Да, – кивнул я. И вспомнил, что вчера ничего не купил в большом супермаркете, потому что мне было странно, что со мной нет Ноа. А потом подумал: «Разве можно сравнивать?»
Она посмотрела на часы и сказала:
– Я чувствую, что с ним может случиться что-то плохое. Когда Гиди в последний раз возвращался после отпуска в Ливан, я тоже чувствовала опасность. Я сказала ему об этом в воскресенье утром, в дверях, когда он уходил, но он только посмеялся. И ответил: «Мама, когда я был на офицерских курсах, ты тоже чувствовала опасность, и когда служил в Иудее и Самарии, ты чувствовала опасность. Значит, твои тревоги меня хранят».
Я вообразил себе эту картину: женщина, что сейчас сидела рядом со мной, и тот парень с огромной фотографии на стене в гостиной: они стоят и мгновение смотрят друг на друга, прежде чем обняться в последний раз, хотя они об этом не знают. Она ломает руки, а он поправляет лямки своего огромного рюкзака, чтобы не затекли плечи.
– Я этого не переживу, – сказала она и резким движением поднялась с дивана, словно сам факт сидения казался ей безответственным. – Я не вынесу, если еще один…
– Ну вот что, – сказал я, тоже вставая. – Позовем соседей и организуем поиски.
Внутри валялись две ржавые консервные банки, высилась кучка углей и воняло дерьмом. Еще был матрас, на вид довольно новый, и длинная рубашка с одним рукавом. А здесь ничего, подумал я. Холодильника и телевизора нет, зато нет и огромных фотографий покойника, и поминальных свечей с тошнотворным запахом, и родителей, которые не разговаривают друг с другом. И даже то, что нет крыши, совсем не страшно. Зима закончилась, и даже весенний дождь прошел. Так кому нужна крыша? Как раз наоборот. Дом без крыши – это здорово. Как автомобиль с открытым верхом, на котором брат Дора как-то подвозил нас на классную вечеринку. Можно ночью лежать на матрасе и смотреть на звезды, на Большую и Малую Медведицу и на Млечный Путь, в котором нет молока. Да. Я говорил вслух, чтобы потом, если передумаю, мне стало стыдно. Останусь здесь до ночи. А если мне будет хорошо, то вообще останусь навсегда. В конце концов, никому нет до меня дела. Даже про мой день рождения забыли. Я могу исчезнуть на целый год, а они и не заметят. Наоборот, обрадуются. Им больше не придется обсуждать мое плохое поведение в школе, и они смогут и дальше не разговаривать друг с другом. Конечно, они думают, что я у Амира. Но ему тоже на меня наплевать. С тех пор как ушла Ноа, он стал равнодушным, ничто его не трогает. И он даже не сказал мне, почему она ушла. А когда я спрашиваю, несет какую-то чушь, как будто я маленький ребенок, которому можно впарить что угодно и он всему поверит. Как будто мы не друзья. Я уверен, что он был дома, когда я стучал в дверь. Абсолютно уверен. Наверное, читал одну из своих толстых книжек и не хотел вставать. А Ноа, скорее всего, никогда не вернется, и он съедет с квартиры, и мне не с кем будет играть в шахматы.
Ну и ладно, решил я. Останусь жить здесь. Я улегся на матрас, посмотрел на небо и стал ждать, когда появятся звезды.
Я в жизни не видел ничего подобного. И получаса не прошло с той минуты, как я постучал в дверь Симы и Моше, а весь наш квартал уже был на улице. Дети на скейтбордах, старики, возвращавшиеся из синагоги, болельщики «Бейтара», собравшиеся на очередной матч, все столпились у дома Йотама. Его отец стоял на ступеньках крыльца и руководил операцией. Вопреки утверждениям его жены, он не производил впечатления бесчувственного. Может быть, он намеренно изображал безразличие, чтобы лишний раз не травмировать ее, а может, его пробудило к жизни присутствие всех этих людей. Не знаю. Во всяком случае, он казался энергичным и компетентным и сам разделил собравшихся на поисковые команды. Нас с Симой послали обследовать окраину нашего квартала, где расположены магазины стройматериалов.
