Торжество жизни - [10]

Профессор заговорил взволнованно и огорченно:

— Не стоит! Это ничего не даст. В главном коридоре повсюду герметические заслонки. Едва контрольные приборы покажут бактериологическую опасность, многотонные стальные щиты автоматически опустятся, в коридоре будет разбрызгано дезинфицирующее вещество… и мы убьем только самих себя… Подожди немного — может быть, удастся выдумать что-либо получше… Да и вирус "Д" не станут использовать, прежде чем не будет найдено противоядие против него, а я постараюсь сделать все возможное, чтобы оно никогда не было найдено.

Степан ничего не ответил, посмотрев на профессора внимательно и строго. Профессору же показалось, что Степан не верит ему, подозревая в трусости. Краснея и запинаясь, оттого что приходится оправдываться, Макс Браун сказал:

— Верь мне, Стефан, я говорю правду… Даю тебе честное слово ученого! — Он преодолел смущение и уже раздраженно крикнул: — И я это сделаю не потому, что ты по детской глупости можешь натворить непоправимых бед! Просто я ненавижу нацистов и сделаю это во имя любви ко всему человечеству!

Профессор рывком открыл ящик стола и выхватил оттуда стопку бумаг:

— Смотри! Вот он, мой труд, который сделает бессмысленной и глупой всякую попытку начать бактериологическую войну! Еще немного, еще несколько месяцев работы — и я создам универсальный антивирус! Это значит, что будет найдено средство против многих и многих болезней! Что тогда вирус "Д"? Что тогда бактериологическая война? Миф! Вздор!

Прижав к груди листы рукописи, Макс Браун протянул вперед правую руку — страшный, взъерошенный, с блестящими глазами.

— Ты думаешь, что я сошел с ума? — кричал профессор. Нет! Я не стал бы работать над вирусом "Д", если бы не работал одновременно над антивирусом! И если бы я еще год тому назад не нащупал правильный путь, тебя не было бы сейчас в живых! Мне сказали, что ты будешь жить только при том условии, если я буду работать над вирусом "Д"! Ха-ха-ха! Дурачье, они и не знают, что вирус "Д" мне нужен лишь для создания антивируса!

Профессор вдруг пошатнулся и, рассыпая листы рукописи, тяжело рухнул на пол. Перепуганный Степан бросился к нему.

Глава IV

"ГОМО ГОМИНИ ЛЮПУС ЭСТ!"

Профессор пришел в себя, попытался поднять голову, но это было так трудно, что перед глазами поплыли круги. Все тело болело, во рту пересохло, на душе было тяжело.

Постепенно восстанавливалась память, хотя припоминалось не все, а какие-то обрывки видений, разрозненные слова. Затем события связались в звенья, удалось проследить весь минувший день, но неприятный осадок не исчез, а, наоборот, усилился. Профессор сам не понимал, как мог потерять над собой контроль и проговориться о своей работе над антивирусом.

С трудом приподнявшись на локте, он поискал глазами Степана. Степан дремал, склонившись головой на письменный стол. Услышав звон пружин, он вскочил и подбежал к профессору:

— Макс Максович, вам лучше?

Старик, глубоко растроганный взволнованным тоном Степана, тихо ответил:

— Лучше, мой мальчик. Мне уже совсем хорошо.

Степан помог ему подняться, поставил кофейник на спиртовку и заговорщицки прошептал:

— Пока вы спали, я оборудовал тайник для рукописи. Смотрите, вот здесь, внизу. Сюда же будете прятать и все материалы для антивируса, а то, неровен час, заскочит Валленброт или Руффке — и все пропало!

Открыть тайник в столе ни для кого не составило бы труда, но Степан так восхищался своей работой и так неумело и неловко пытался рассеять грустные мысли старика и угодить ему, что Макс Браун серьезно одобрил конструкцию тайника. Это обрадовало мальчика.

Профессор все время незаметно наблюдал за ним. Вот таким — обыкновенным, худеньким, черноглазым подростком Степан стал более понятен профессору. Уже не верилось, что это особенный, непонятный мальчик, не по возрасту серьезный, по-иному воспринимающий мир.

"Вот таким мог быть мой сын, — думал Макс Браун. — Его тоже звали бы Стефаном… Мы вдвоем работали бы над созданием антивируса, и после моей смерти мое дело продолжал бы Стефан Браун".

Впервые за много лет старый профессор пожалел, что у него нет и никогда не будет сына.

И, словно отвечая этим мыслям, Степан умоляюще взглянул на профессора:

— Макс Максович! А нельзя ли мне помогать вам в изготовлении антивируса?

Профессор помедлил с ответом. Степан встревожено и нетерпеливо ожидал.

— Да, Стефан… Только для этого сначала надо очень много узнать.

Скучной, неприятной казалась Степану Рогову медицина. Брезгливое чувство вызывали копошащиеся под микроскопом микробы. При одном взгляде на взъерошенных, раздувшихся зараженных крыс к горлу подступала тошнота.

Как это далеко от смелого взлета мысли конструктора! Как отличается приземистая неуютная лаборатория профессора Брауна от залитых ярким солнечным светом цехов гигантского завода, которые видел Степан в Харькове. Мертвенная, болезненная тишина — и торжественный могучий грохот. Близорукий лучик микроскопа — и дерзкий взгляд с самолета или ракеты на всю планету, на всю Вселенную… Какое может быть сравнение? Кто согласился бы променять завидную судьбу инженера на прозябание микробиолога?