Торжество тьмы - [8]
— Мне бы хотелось позвонить в Веймор, — проговорил он пересохшими губами.
— К сожалению, сэр, связи нет. Мы уже целый час не можем соединить мистера Лавингтона с Нью-Йорком.
Фэксон бросился в свою комнату, юркнул в нее и задвинул засов. Свет лампы заливал мебель, цветы, книги; в золе еще мерцало полено. Секретарь рухнул на диван и спрятал лицо. В спальне царила глубокая тишина, во всем доме царило спокойствие; ничто не намекало на молчаливые и мрачные события, которые разворачивались в столовой, откуда сбежал Фэксон, а когда он прикрыл глаза, ему показалось, будто на него нисходят забвение и покой. Но они снизошли лишь на миг; а затем веки снова открылись и перед ним возникло чудовищное видение. Оно никуда не делось, оно запечатлелось у него в зрачках отныне и навсегда — часть его самого, неизгладимый ужас, выжженный у него на теле и в душе. Но почему у него — только у него? Почему именно он был избран увидеть то, что он видел? Господи, при чем здесь он? Любой другой, постигни его такое просветление, не скрыл бы ужаса и тем самым победил бы его, но он, Фэксон, единственный безоружный и беззащитный свидетель, единственный, кому никто бы не поверил, кого никто бы не понял, попытайся он открыть увиденное, — именно он был определен в жертвы этого кошмарного посвящения!
Внезапно он сел и прислушался: с лестницы донеслись шаги. Наверняка это шли посмотреть, как он себя чувствует, и, если ему лучше, позвать его спуститься и присоединиться к курящим. Он осторожно открыл дверь; да, это были шаги юного Райнера. Фэксон оглядел коридор, вспомнил про вторую лестницу и кинулся к ней. Он хотел только одного — выбраться из дома. Больше ни секунды не дышать этим омерзительным воздухом! Господи, при чем здесь он?
Он добежал до противоположного конца нижней галереи и увидел за ней холл, в который попал с улицы. Там было пусто, и на длинном столе виднелись его пальто и шапка. Он надел пальто, отодвинул засов и ринулся в очистительную ночь.
Тьма была глубока, а мороз так силен, что на миг у Фэксона перехватило дыхание. Потом он заметил, что снегопад почти утих, и твердо вознамерился бежать. Путь ему указывали деревья, росшие вдоль аллеи, и он размашисто зашагал по примятому снегу. Он шел, и смятенные мысли понемногу унимались. Стремление сбежать по-прежнему подгоняло его, но он начал думать, что спасается от ужаса, порожденного собственным воображением, и бежит в основном ради того, чтобы скрыть это состояние, прийти в себя без посторонних глаз.
Давеча он провел много часов в поезде, бесплодно размышляя о своем унылом положении, и помнил, как горечь сменилась отчаянием, когда оказалось, что сани из Веймора его не ждут. Конечно, это пустяки, но, хотя Фэксон вместе с Райнером подшучивал над забывчивостью миссис Калми, на самом деле ему было обидно. Вот до чего довела его неприкаянная жизнь — он не умел вести себя с достоинством и твердостью, и теперь его чувства зависели от милости подобных ничтожеств… Да, все это, вместе с холодом и усталостью, крушением надежд и навязчивым чувством, что он загубил свои таланты, — все это и приблизило его к опасной грани, за которую его перепуганному разуму уже два-три раза случалось переступать.
Почему же — какой бы мыслимой логикой, человеческой или дьявольской, это ни объяснять, — почему же для подобного переживания из всех выделили именно его, чужого человека? Что это может для него значить, какое он к этому имеет отношение, к чему это должно привести именно в его случае?.. Разве что именно потому, что он чужой, везде чужой, потому, что у него нет ничего своего, нет теплой завесы личных пристрастий, укрывающей его от внешнего мира, в нем и выработалась эта ненормальная чувствительность к превратностям жизни посторонних людей. От этой мысли Фэксона пробрала дрожь. Нет! Такая участь была слишком отвратительна, и все сильное и здоровое в нем восставало против нее. Уж лучше считать себя больным, мягкотелым, легковерным, чем обреченной жертвой подобных предзнаменований!
Фэксон дошел до ворот и остановился у темной сторожки. Поднялся ветер, дорогу впереди заметало. Холод снова схватил его в когти, и Фэксон в нерешительности остановился. Стоит ли возвращаться, испытывая подобным образом собственный рассудок? Фэксон оглянулся и посмотрел на темную дорогу к дому. Сквозь деревья пробивался одинокий луч, пробуждая картину света, цветов, лиц, собравшихся в роковой комнате. Он повернулся и зашагал прочь по дороге…
Он помнил, что примерно в миле от Овердейла кучер показывал ему дорогу на Нортридж, и пошел в этом направлении. Сразу за поворотом в лицо ударил порыв ветра, и мокрый снег на усах и ресницах мгновенно схватился льдинками. Такие же льдинки миллионом клинков вонзались Фэксону в горло и легкие, но он шагал дальше, преследуемый видением теплой комнаты.
Снег на дороге был глубокий и неровный. Фэксон оступался в выбоинах и тонул в сугробах, и ветер давил на него, словно гранитный утес. То и дело он останавливался, задыхаясь, как будто невидимая рука стягивала у него на теле железный обруч, но затем продолжал путь, сопротивляясь холоду, исподволь проникавшему под пальто. Из-под завесы непроницаемой тьмы по-прежнему падал снег, и несколько раз Фэксон осматривался, боясь, что пропустил дорогу на Нортридж; однако, не видя ни знака, ни поворота, пробивался дальше.
Графиня Эллен Оленская погружена в свой мир, который сродни музыке или стихам. Каждый при одном лишь взгляде на нее начинает мечтать о неизведанном. Но для Нью-Йорка конца XIX века и его консервативного высшего света ее поведение скандально. Кузина графини, Мэй, напротив — воплощение истинной леди. Ее нетерпеливый жених, Ньюланд Арчер, неожиданно полюбил прекрасную Эллен накануне своей свадьбы. Эти люди, казалось, были созданы друг для друга, но ради любви юной Мэй к Ньюланду великодушная Оленская жертвует своим счастьем.
Впервые на русском — один из главных романов классика американской литературы, автора такого признанного шедевра, как «Эпоха невинности», удостоенного Пулицеровской премии и экранизированного Мартином Скорсезе. Именно благодаря «Дому веселья» Эдит Уортон заслужила титул «Льва Толстого в юбке».«Сердце мудрых — в доме плача, а сердце глупых — в доме веселья», — предупреждал библейский Екклесиаст. Вот и для юной красавицы Лили Барт Нью-Йорк рубежа веков символизирует не столько золотой век, сколько золотую клетку.
Впервые на русском — увлекательный, будто сотканный из интриг, подозрений, вины и страсти роман классика американской литературы, автора такого признанного шедевра, как «Эпоха невинности», удостоенного Пулицеровской премии и экранизированного Мартином Скорсезе.Сюзи Бранч и Ник Лэнсинг будто созданы друг для друга. Умные, красивые, с массой богатых и влиятельных друзей — но без гроша в кармане. И вот у Сюзи рождается смелый план: «Почему бы им не пожениться; принадлежать друг другу открыто и честно хотя бы короткое время и с ясным пониманием того, что, как только любому из них представится случай сделать лучшую партию, он или она будут немедленно освобождены от обязательств?» А тем временем провести в беззаботном достатке медовый не месяц, но год (именно на столько, по расчетам Сюзи, хватит полученных ими на свадьбу подарков), переезжая с виллы на озере Комо в венецианское палаццо и так далее, ведь многочисленные друзья только рады их приютить.
В однотомник избранных произведений американской писательницы Эдит Уортон (1862–1937) пошли роман «Век наивности» (1920), где писательница рисует сатирическую картину нью-йоркского высшего общества 70-х годов прошлого века, повесть «Итан Фром» (1911) — о трагической судьбе обедневшего фермера из Новой Англии, а также несколько рассказов из сборников разных лет.Вступительная статья А. Зверева. Примечания М. Беккер и А. Долинина.
В романе «Век наивности», написанном в 1920 г. Эдит Уортон рисует сатирическую картину нью-йоркского высшего общества 70-х годов прошлого века.Вступительная статья А. Зверева. Примечания М. Беккер и А. Долинина.
В повести «Итан Фром», опубликованной в 1911 году, речь идет о трагической судьбе обедневшего фермера из Новой Англии.
В преисподнюю прибыла инспекция. Загадочный седовласый господин критически осматривает круги ада, беседует с насельниками и смущает местных бюрократов: кто он — архангел, сам Господь или живой человек?На обложке: рисунок Leo & Diane Dillon.
Множество людей по всему свету верит в Удачу. И в этом нет ничего плохого, а вот когда эта капризная богиня не верит в тебя - тогда все действительно скверно. Рид не раз проверил это на своей шкуре, ведь Счастливчиком его прозвали вовсе не за небывалое везение, а наоборот, за его полное отсутствие. Вот такая вот злая ирония. И все бы ничего, не повстречай Счастливчик странного паренька. Бывалый наемник сразу же почувствовал неладное, но сладостный звон монет быстро развеял все его тревоги. Увы, тогда Счастливчик Рид еще не знал, в какие неприятности он вляпался.
Что-то мерзкое и ужасное скрывается в недрах таежной земли. Беспощадный монстр ждет своего часа.
Интернет-легенда о хаски с чудовищной улыбкой может напугать разве что впечатлительного подростка, но хаски найдет средства и против невозмутимого охранника богатой дачи…
Весь вечер Лебедяна с Любомиром, сплетя перста, водили хороводы, пели песни и плясали в общей толчее молодежи. Глаза девицы сверкали все ярче и ярче, особенно после того, как Любомир поднес ей пряный сбитень. Пили его из общего глиняного кувшина и впрогоряч. Крепкий, пьянящий напиток разгонял кровь и румянил щеки, подхлестывая безудержное веселье и пробуждая силы для главного таинства этой ночи. Схватившись за руки крепче прежнего, молодые прыгали через костер, следя за тем, как беснуются сполохи смага, летя вослед.
Оконченное произведение. Грядет вторая эра воздухоплавания. Переживут ли главные герои катаклизм? Что ждет их в новом мире? Открытие забытых небесных островов, продолжение экспансии островитян, восстания челяди,битва держав за место под солнцем на осколках погибающего континента. Грядущий технологический скачек, необычная заморская магия, новые города, культуры и жизненный уклад содрогнут когда-то единую Некротию...
Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.
Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.
Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.
Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).