Торжество тьмы - [6]

Шрифт
Интервал

Дворецкий приблизился и что-то прошептал хозяину на ухо, отчего мистер Лавингтон внезапно переменился в лице. Лицо у него от природы было таким бесцветным, что, казалось, оно не столько побледнело, сколько выцвело, скорчилось, съежилось во что-то расплывчатое и зыбкое. Он привстал, потом снова сел и оглядел собравшихся с застывшей улыбкой.

— Прошу меня извинить. Телефон. Питерс, подавайте следующее блюдо. — И с этими словами Лавингтон нарочито уверенными шажками вышел за дверь, которую открыл перед ним лакей.

Над столом ненадолго повисла тишина; затем мистер Грисбен опять обратился к Райнеру:

— Вам следовало уехать, мой мальчик, вам следовало уехать.

В глазах у юноши снова появилась тревога.

— Но дядюшка-то так не считает.

— Вы же не ребенок и не должны во всем подчиняться мнению дяди. Сегодня вы стали совершеннолетним, не так ли? Дядя вам потакает… вот в чем дело…

Очевидно, удар попал в цель, так как Райнер засмеялся и, слегка порозовев, опустил голову.

— Но доктор…

— Фрэнк, где ваш здравый смысл? Вам пришлось перебрать двадцать врачей, прежде чем отыскался такой, который сказал вам то, что вы хотели слышать.

Веселое лицо Райнера омрачила тень страха.

— Ну знаете… Честно говоря!.. А вы бы как поступили? — взорвался он.

— Я бы собрал чемодан и прыгнул в первый же поезд. Мистер Грисбен подался вперед и участливо положил руку на плечо юноши. — Послушайте, у моего племянника Джима Грисбена роскошное ранчо. Он примет вас у себя и будет счастлив вашему обществу. Вы говорите, ваш новый врач считает, что это не пойдет вам на пользу; но ведь он не станет утверждать, что это вам повредит, правда? Ну, а раз так — попробуйте. В любом случае это удержит вас от посещения душных театров и ночных ресторанов… А все остальное… А, Болч?

— Уезжайте! — глухо произнес мистер Болч. — Уезжайте немедленно! — добавил он, как будто, приглядевшись к лицу молодого человека, ощутил необходимость поддержать своего друга.

Юный Райнер стал пепельно-бледным. Все же он попытался растянуть губы в улыбке.

— Неужели я так плохо выгляжу?

Мистер Грисбен накладывал себе черепашьего мяса.

— Вы выглядите словно на следующий день после землетрясения, — сказал он.

Блюдо с черепашьим мясом обошло стол, трое гостей мистера Лавингтона успели воздать ему должное (Райнер, как заметил Фэксон, к нему не прикоснулся), и лишь тогда дверь снова распахнулась и впустила хозяина дома. Судя по виду мистера Лавингтона, самообладание к нему вернулось. Он уселся, взял салфетку и заглянул в меню с золотой монограммой.

— Нет, филе уже не приносите… черепашьего мяса? Пожалуй… — Он приветливо оглядел стол. — Извините, что покинул вас, однако из-за пурги с проводами творится не пойми что, и мне пришлось долго дожидаться хорошего соединения. Кажется, начинается настоящая буря.

— Дядя Джек, — подал голос юный Райнер. — Тут мистер Грисбен прочитал мне нотацию.

Мистер Лавингтон тем временем брал себе мяса.

— А… по какому поводу?

— Он считает, что мне стоит наведаться в Нью-Мексико.

— Я хотел, чтобы он немедленно отправился к моему племяннику в Санта-Пас[8] и оставался там до следующего дня рождения.

Мистер Лавингтон сделал дворецкому знак передать черепашье мясо мистеру Грисбену, который, накладывая вторую порцию, снова обратился к Райнеру.

— Джим сейчас в Нью-Йорке и послезавтра возвращается на личном авто Олифанта. Если вы решите ехать, я попрошу Олифанта оставить вам местечко. И когда вы проведете там неделю-другую — с утра до вечера в седле и каждую ночь не менее чем по девять часов в постели, — подозреваю, вы перестанете столь высоко ценить врача, который прописал вам Нью-Йорк.

Фэксон сам не знал, что заставило его подать голос:

— Я однажды был там — это чудесная жизнь. Я видел одного человека — он-то и вправду был очень болен, — который после этого будто заново родился.

— Да, звучит занятно, — рассмеялся Райнер, и в его голосе неожиданно прозвучало страстное желание поехать.

Дядя нежно взглянул на него.

— Вероятно, Грисбен прав. Удобный случай…

Фэксон испуганно поднял глаза: фигура, которую он едва различал в кабинете, теперь прочно заняла место позади мистера Лавингтона и стала более видимой и осязаемой.

— Правильно, Фрэнк: видите, ваш дядюшка это одобряет. К тому же ездить с Олифантом одно удовольствие. Откажитесь от нескольких дюжин званых обедов и будьте на вокзале Гранд-сентрал послезавтра в пять.

Ласковый взгляд серых глаз мистера Грисбена, словно ища поддержки, обратился к хозяину дома, и Фэксон, охваченный ледяной тревогой ожидания, неотрывно наблюдал за этим взглядом. Смотреть на мистера Лавингтона и не видеть того, кто стоял у него за спиной, было невозможно, и Фэксон ждал, что мистер Грисбен вот-вот изменится в лице, и тогда наблюдателю станет ясно, что происходит.

Однако мистер Грисбен ничуть не изменился в лице: взгляд, направленный на хозяина, остался безмятежным, и наблюдателю, к ужасу последнего, стало ясно, что никакой другой фигуры гость не видит.

Первым побуждением Фэксона было отвернуться, смотреть куда-нибудь в другое место, снова искать спасения в бокале шампанского, который дворецкий уже наполнил до краев; однако какая-то роковая сила внутри него непреодолимо, физически сопротивлялась этому, заставляя неотрывно глядеть на фигуру, которой он так боялся.


Еще от автора Эдит Уортон
Эпоха невинности

Графиня Эллен Оленская погружена в свой мир, который сродни музыке или стихам. Каждый при одном лишь взгляде на нее начинает мечтать о неизведанном. Но для Нью-Йорка конца XIX века и его консервативного высшего света ее поведение скандально. Кузина графини, Мэй, напротив — воплощение истинной леди. Ее нетерпеливый жених, Ньюланд Арчер, неожиданно полюбил прекрасную Эллен накануне своей свадьбы. Эти люди, казалось, были созданы друг для друга, но ради любви юной Мэй к Ньюланду великодушная Оленская жертвует своим счастьем.


В доме веселья

Впервые на русском — один из главных романов классика американской литературы, автора такого признанного шедевра, как «Эпоха невинности», удостоенного Пулицеровской премии и экранизированного Мартином Скорсезе. Именно благодаря «Дому веселья» Эдит Уортон заслужила титул «Льва Толстого в юбке».«Сердце мудрых — в доме плача, а сердце глупых — в доме веселья», — предупреждал библейский Екклесиаст. Вот и для юной красавицы Лили Барт Нью-Йорк рубежа веков символизирует не столько золотой век, сколько золотую клетку.


В лучах мерцающей луны

Впервые на русском — увлекательный, будто сотканный из интриг, подозрений, вины и страсти роман классика американской литературы, автора такого признанного шедевра, как «Эпоха невинности», удостоенного Пулицеровской премии и экранизированного Мартином Скорсезе.Сюзи Бранч и Ник Лэнсинг будто созданы друг для друга. Умные, красивые, с массой богатых и влиятельных друзей — но без гроша в кармане. И вот у Сюзи рождается смелый план: «Почему бы им не пожениться; принадлежать друг другу открыто и честно хотя бы короткое время и с ясным пониманием того, что, как только любому из них представится случай сделать лучшую партию, он или она будут немедленно освобождены от обязательств?» А тем временем провести в беззаботном достатке медовый не месяц, но год (именно на столько, по расчетам Сюзи, хватит полученных ими на свадьбу подарков), переезжая с виллы на озере Комо в венецианское палаццо и так далее, ведь многочисленные друзья только рады их приютить.


Избранное

В однотомник избранных произведений американской писательницы Эдит Уортон (1862–1937) пошли роман «Век наивности» (1920), где писательница рисует сатирическую картину нью-йоркского высшего общества 70-х годов прошлого века, повесть «Итан Фром» (1911) — о трагической судьбе обедневшего фермера из Новой Англии, а также несколько рассказов из сборников разных лет.Вступительная статья А. Зверева. Примечания М. Беккер и А. Долинина.


Век невинности

В романе «Век наивности», написанном в 1920 г. Эдит Уортон рисует сатирическую картину нью-йоркского высшего общества 70-х годов прошлого века.Вступительная статья А. Зверева. Примечания М. Беккер и А. Долинина.


Итан Фром

В повести «Итан Фром», опубликованной в 1911 году, речь идет о трагической судьбе обедневшего фермера из Новой Англии.


Рекомендуем почитать
Инспекция

В преисподнюю прибыла инспекция. Загадочный седовласый господин критически осматривает круги ада, беседует с насельниками и смущает местных бюрократов: кто он — архангел, сам Господь или живой человек?На обложке: рисунок Leo & Diane Dillon.


Счастливчик Рид

Множество людей по всему свету верит в Удачу. И в этом нет ничего плохого, а вот когда эта капризная богиня не верит в тебя - тогда все действительно скверно. Рид не раз проверил это на своей шкуре, ведь Счастливчиком его прозвали вовсе не за небывалое везение, а наоборот, за его полное отсутствие. Вот такая вот злая ирония. И все бы ничего, не повстречай Счастливчик странного паренька. Бывалый наемник сразу же почувствовал неладное, но сладостный звон монет быстро развеял все его тревоги. Увы, тогда Счастливчик Рид еще не знал, в какие неприятности он вляпался.


Шрамы на сердце

Что-то мерзкое и ужасное скрывается в недрах таежной земли. Беспощадный монстр ждет своего часа.


Smile.jpg

Интернет-легенда о хаски с чудовищной улыбкой может напугать разве что впечатлительного подростка, но хаски найдет средства и против невозмутимого охранника богатой дачи…


Птица-Жар

Весь вечер Лебедяна с Любомиром, сплетя перста, водили хороводы, пели песни и плясали в общей толчее молодежи. Глаза девицы сверкали все ярче и ярче, особенно после того, как Любомир поднес ей пряный сбитень. Пили его из общего глиняного кувшина и впрогоряч. Крепкий, пьянящий напиток разгонял кровь и румянил щеки, подхлестывая безудержное веселье и пробуждая силы для главного таинства этой ночи. Схватившись за руки крепче прежнего, молодые прыгали через костер, следя за тем, как беснуются сполохи смага, летя вослед.


Доминант

Оконченное произведение. Грядет вторая эра воздухоплавания. Переживут ли главные герои катаклизм? Что ждет их в новом мире? Открытие забытых небесных островов, продолжение экспансии островитян, восстания челяди,битва держав за место под солнцем на осколках погибающего континента. Грядущий технологический скачек, необычная заморская магия, новые города, культуры и жизненный уклад содрогнут когда-то единую Некротию...


В дороге

Джек Керуак дал голос целому поколению в литературе, за свою короткую жизнь успел написать около 20 книг прозы и поэзии и стать самым известным и противоречивым автором своего времени. Одни клеймили его как ниспровергателя устоев, другие считали классиком современной культуры, но по его книгам учились писать все битники и хипстеры – писать не что знаешь, а что видишь, свято веря, что мир сам раскроет свою природу. Именно роман «В дороге» принес Керуаку всемирную славу и стал классикой американской литературы.


Немного солнца в холодной воде

Один из лучших психологических романов Франсуазы Саган. Его основные темы – любовь, самопожертвование, эгоизм – характерны для творчества писательницы в целом.Героиня романа Натали жертвует всем ради любви, но способен ли ее избранник оценить этот порыв?.. Ведь влюбленные живут по своим законам. И подчас совершают ошибки, зная, что за них придется платить. Противостоять любви никто не может, а если и пытается, то обрекает себя на тяжкие муки.


Ищу человека

Сергей Довлатов — один из самых популярных и читаемых русских писателей конца XX — начала XXI века. Его повести, рассказы, записные книжки переведены на множество языков, экранизированы, изучаются в школе и вузах. Удивительно смешная и одновременно пронзительно-печальная проза Довлатова давно стала классикой и роднит писателя с такими мастерами трагикомической прозы, как А. Чехов, Тэффи, А. Аверченко, М. Зощенко. Настоящее издание включает в себя ранние и поздние произведения, рассказы разных лет, сентиментальный детектив и тексты из задуманных, но так и не осуществленных книг.


Исповедь маски

Роман знаменитого японского писателя Юкио Мисимы (1925–1970) «Исповедь маски», прославивший двадцатичетырехлетнего автора и принесший ему мировую известность, во многом автобиографичен. Ключевая тема этого знаменитого произведения – тема смерти, в которой герой повествования видит «подлинную цель жизни». Мисима скрупулезно исследует собственное душевное устройство, добираясь до самой сути своего «я»… Перевод с японского Г. Чхартишвили (Б. Акунина).