Торговые банкиры - [111]
«Леман бразерс» – подходящее место для людей с подходящим боевым духом.
– Конкуренция на Уолл-стрит развита в высшей степени, – говорит Роберт Леман. – Нас приучают состязаться, конкурировать, начиная со школы. Наш метод ведения дел отличается от английского. Американцы не презирают жесткость в бизнесе, наоборот, они ее ожидают. Они восприимчивы к здоровому напору, умению продвинуть идею. Такой напор пригождается и при распределении ценных бумаг. Нам приходится больше, чем англичанам, заниматься канцелярской работой, потому что у нас строже государственный контроль. Конкуренция, юридические ограничения и потребность преуспеть раньше соседа – наши неотъемлемые черты. Мы не можем себе позволить вести дела так же неспешно, как наши коллеги в крупных лондонских банках.
Еще не совсем стерлись из памяти правительственные антитрестовые действия начала 1950-х гг. С тех пор на Уоллстрит не любят оставлять письменные свидетельства. Все прекрасно помнят о том, какие неприятные последствия может иметь записанное слово. Не пишите меморандум, который когда-нибудь может стать источником конфликта.
Партнеры «Леман бразерс» очень независимы; члены совета директоров часто действуют самостоятельно. Директору никто не указывает, куда поехать и что сделать, хотя у каждого из них есть определенные обязанности. Он докладывает партнерам то, что считает нужным доложить. Когда под одной крышей трудятся 30 звезд, разногласия неизбежны, но, как известно, в споре часто рождается истина. В результате послевоенного бурного роста в «Леман бразерс» изменился стиль работы, но не ее суть.
– Сейчас роль отдельной личности уже не так важна, как прежде, – говорит Роберт Леман. – В начале века, если что-то шло не так, Дж. П. Морган-старший, бывало, вызывал к себе нескольких человек, и вопрос быстро решался. Решения с далекоидущими последствиями принимались за несколько минут. Все стремились попасть в маленькую группу избранных; это считалось таким же знаком отличия, как, например, работа в лондонских банках Бэрингов или Ротшильдов. В наши дни уже не испытывают такого почтения к немногочисленным «великим фамилиям», но уважение к нескольким великим фирмам осталось. Мне нравится думать, что мы – одни из них. Мне кажется, что директора и служащие испытывают взаимную симпатию друг к другу. По-моему, многие из них с удовольствием работают в фирме, которая по-прежнему управляется по принципу очень большой семьи – семьи, состоящей из семисот человек. Но в целом, как мне кажется, нам удалось сохранить дух Lehman Brothers… Plus ca change, plus c’est la meme chose («сколько ни меняй – все одно и то же будет»).
Дух «Леман бразерс» чувствуется сразу же, как входишь в дом номер 1 по Уильям-стрит, двенадцатиэтажное угловое здание с псевдобарочным фасадом. На первом этаже клерки за старомодными стойками принимают и выдают сертификаты акций и облигаций. На верхних этажах царит атмосфера выдержанности и вместе с тем целеустремленности. Несмотря на размеры, в «Леман бразерс» почти нет бюрократии. В 1941 г. пришлось добавить к зданию пятиэтажную пристройку. Здание расположено рядом с Нью-Йоркской хлопковой биржей, но Lehman Brothers, которые нажили первое состояние на торговле хлопком, больше не занимаются сырьевыми товарами.
В зале правления на четвертом этаже висят портреты предков; там есть камин, на полу мягкие ковры, стены обиты деревом. Но нет напольных часов, как в Лондоне, отсутствует налет старины, и атмосфера здесь другая. Все ходят чуть быстрее и говорят чуть громче, чем в каком-нибудь лондонском торговом банке. Здесь все всегда в движении, даже когда сидят за столами. Банкиры по всему миру похожи друг на друга – подобно продавцам, скрипачам, политикам, барменам и врачам, – но американские торговые банкиры выглядят больше американцами, чем банкирами, в то время как британские торговые банкиры выглядят больше банкирами, чем британцами.
По сравнению с Лондоном здесь все масштабнее. За большим овальным ореховым столом в главной столовой на девятом этаже умещаются все члены совета директоров – правда, они редко собираются за столом одновременно. Есть также несколько маленьких, отдельных столовых. Столовую обслуживает штат из десяти человек, на кухне работает знаменитый шеф-повар; здесь как будто сочетание Бишопсгейт и Голливуда. На верхнем этаже находится спортивный зал, где директоров разминает опытный массажист. На полу в ряд выстроились тапочки; на каждой паре вышито имя. Некоторые директора уверяют, что от хорошего массажа иногда зависит успех операции. Для инвестиционного банкира имеет значение пословица mens sana in corpore sano («в здоровом теле здоровый дух»).
В тот «типичный» день, когда Роберт Леман пригласил меня к обеду, атмосфера в столовой правления сильно отличалась от настроения в старинных лондонских торговых банках. Не было никаких обязательных спиртных напитков или тем для беседы. За столом каждый пил что хотел – многие здешние напитки лондонские банкиры наверняка бы отвергли, едва заметно пожав плечами. Кроме того, не было обязательного порядка рассадки за столом. Во главе стола сидел Роберт Леман; справа и слева от него усадили двух гостей (справа сидел пожилой китайский банкир, который раньше работал в Шанхае, а сейчас в Гонконге). Обычно места по бокам от Роберта Лемана занимают старшие партнеры. Остальные садятся где хотят.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.
Жан-Кристоф Рюфен, писатель, врач, дипломат, член Французской академии, в настоящей книге вспоминает, как он ходил паломником к мощам апостола Иакова в испанский город Сантьяго-де-Компостела. Рюфен прошел пешком более восьмисот километров через Страну Басков, вдоль морского побережья по провинции Кантабрия, миновал поля и горы Астурии и Галисии. В своих путевых заметках он рассказывает, что видел и пережил за долгие недели пути: здесь и описания природы, и уличные сценки, и характеристики спутников автора, и философские размышления.
Балерина в прошлом, а в дальнейшем журналист и балетный критик, Джули Кавана написала великолепную, исчерпывающую биографию Рудольфа Нуреева на основе огромного фактографического, архивного и эпистолярного материала. Она правдиво и одновременно с огромным чувством такта отобразила душу гения на фоне сложнейших поворотов его жизни и борьбы за свое уникальное место в искусстве.
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Павел Дмитриевич Брянцев несколько лет преподавал историю в одном из средних учебных заведений и заметил, с каким вниманием ученики слушают объяснения тех отделов русской истории, которые касаются Литвы и ее отношений к Польше и России. Ввиду интереса к этой теме и отсутствия необходимых источников Брянцев решил сам написать историю Литовского государства. Занимался он этим сочинением семь лет: пересмотрел множество источников и пособий, выбрал из них только самые главные и существенные события и соединил их в одну общую картину истории Литовского государства.