Торговцы грезами - [26]

Она тоже засмеялась. Она смеялась над мужской недогадливостью.

— «Дядя Джонни»! — поддразнила меня она и снова засмеялась. — Ты когда-нибудь читал ее книгу?

— Нет, — ответил я. — Времени не было.

— А надо бы было прочесть, «дядя Джонни», — сказала она, подражая голосу Дорис. — Эта книга — про тебя.

Дорис вновь принялась тихо рассказывать:

— Я подумала, не вызвать ли для мамы доктора, прежде чем я покажу ей телеграмму. Потом решила, что сначала надо показать ее папе. Он был в библиотеке. Я подошла к двери и постучала. Ответа не было, и я вошла. Он сидел за столом, уставившись на телефон, стоявший перед ним. Я часто думала, зачем ему телефон? Ну, тот самый, — прямая связь со студией.

Я знал, что она имела в виду, и непроизвольно перевел взгляд на стол, где все еще стоял телефон. Раньше, много лет назад, когда трубку снимали, на табло у телефонистки в студии загоралась синяя лампочка, это значило, что звонит президент компании. Его немедленно соединяли с абонентом.

— Он смотрел на него с непонятной тоской в глазах. «Папа», — сказала я, мой голос слегка дрожал. С видимым усилием он повернул ко мне голову. «Что, либхен?» — спросил он. Я вдруг растерялась и не знала, что сказать. Я просто молча протянула ему телеграмму. Он медленно прочитал ее, и под загаром проступила бледность. Не веря, он смотрел на меня, шевеля губами, и еще раз перечел телеграмму. Он встал, руки у него дрожали. «Надо сообщить маме», — глухо сказал он, сделал несколько шагов, потом вдруг споткнулся. «Папа! — закричала я. — Папа»! Я зарыдала. Он держал меня за руку, пытаясь заглянуть в глаза. В его глазах тоже стояли слезы. И тут он рухнул. Это случилось настолько внезапно, что я не успела его поддержать. Я постаралась поднять его, но не смогла. Тогда я подбежала к двери и позвала дворецкого. Мы вместе уложили папу на диван. Я подбежала к столу, подняла телефонную трубку, но ошиблась и взяла трубку телефона, соединявшего со студией. Телефонистка ответила немедленно, в ее голосе сквозило удивление: «Магнум Пикчерс», — сказала она, и я швырнула трубку на рычаг. «Магнум Пикчерс», — думала я. Как я ненавидела эти слова! Сколько себя помню, я только их и слышала. Эти слова перевернули всю нашу жизнь. Зачем мы вообще связались с кино!

Она посмотрела на меня. В широко распахнутых глазах играли отблески огня.

— Почему было не остаться в Рочестере? Ничего этого тогда бы не случилось. А теперь? Марк мертв. Папа лежит на полу с разбитым сердцем. Много раз я слышала, как он говорил, что никогда бы не занялся кино, если б не ты. Если бы не ты, он бы никогда не оказался в Голливуде. Если б ты не убеждал его, мы бы спокойно жили себе в Рочестере, и не было бы этого кошмара.

Внезапно она снова зарыдала и набросилась на меня, колотя кулачками по моей груди.

— Я ненавижу тебя, Джонни! Ненавижу тебя! Папа мог бы жить спокойно и не помышлять о кино, но ты ведь не мог. Ты был рожден для этого, но тебе не хотелось заниматься этим одному, тебе еще и папу надо было втянуть в это дело.

Ее охватила ярость.

— «Магнум Пикчерс» — это ты, Джонни. Почему тебе было не остаться в Нью-Йорке? Зачем тебе надо было тащить его сюда, убеждая в том, что он теперь важная персона. Сейчас, когда эта иллюзия рассыпалась в прах, его сердце не выдержало.

Наконец мне удалось схватить Дорис за руки и прижать к себе. Она горько плакала, слезы струились по ее щекам. Она винила меня во всех бедах ее жизни, винила за все те годы, что я прожил с шорами на глазах.

Постепенно она затихла и успокоилась, ее тело лишь изредка вздрагивало. Она начала говорить, и я понял, с каким трудом дается ей это спокойствие. Глухим, все еще дрожащим голосом она проговорила:

— Извини, Джонни. — Она сказала это так тихо, что я едва расслышал. — Зачем мы вообще приехали в Голливуд?

Я промолчал. У меня не было ответа на этот вопрос. Повернувшись к окну, я наблюдал, как над городом занималась заря, наступал новый день. Часы, стоящие на письменном столе Питера, показывали четыре тридцать.

Ей было одиннадцать, Питеру — тридцать пять, а мне всего лишь двадцать один год, когда мы приехали в Голливуд. Никто из нас не стремился сюда, мы были вынуждены переехать. Тогда нам просто-напросто не оставалось ничего другого.

ТРИДЦАТЬ ЛЕТ 1911

1

Все были довольны, кроме Джонни. Гордон был доволен, потому что получил деньги, которые ему должен был Питер; Джо — так как он наконец смог сделать свою картину, и никто не лез к нему, поучая, как и что надо делать; Питер был счастлив оттого, что дела шли еще лучше, чем он предполагал. Ему удалось выплатить все долги, положить восемь тысяч долларов в банк и переехать в новую квартиру на Риверсайд Драйв. В доме у них теперь была служанка, которая помогала Эстер заниматься детьми и хозяйством. Ну а Эстер была счастлива, потому что Питер был счастлив.

Но о Джонни сказать этого было нельзя. В целом он был доволен. Многое его удовлетворяло, но чего-то всегда не хватало. Накал страстей понемногу угас, уступив место обыденным повседневным делам.

Если бы не Объединение «Моушн Пикчерс», Джонни мог бы почувствовать себя даже счастливым, но еще со времен балагана в нем крепко сидело нежелание работать по чьей-либо указке, а Объединение крепко держало в руках всю киноиндустрию.