Топот балерин - [5]
«И только-то?! Вот только на это вы способны?»
И тут увидела: через весь зал, с бокалом шампанского и большой шоколадкой, осклабляясь, к ней шёл Карабас-Барабас. Представьте, он оказался главным городским архитектором!
И они с Талькой с удовольствием посмеялись над недавним маленьким оконным происшествием. От шампанского Талька отказалась: слабнут ноги. Отломила квадратик горькой шоколадной плитки, закусила ровными голубоватыми зубками.
Её длинные, будто нарисованные глаза лукаво сияли и смеялись. Взмахи дюймовочкиных ресниц обдували внезапно побагровевшее, как пережжённый кирпич, лицо архитектора.
Он стал вторым Талькиным мужем.
— А откуда, думаешь, эта огромная квартира в престижном районе?
— Но как же Юра Генералов?! — напоминала я. — С которым ты, как скифская жена, собиралась броситься в могилу?
— О, он разъярился! Обещал убить, задушить, зарезать. Горячая кровушка дала о себе знать. Поставил мне фингал. Ну и угодил в каталажку на 15 суток, — беспечно махнула ручкой Талия. — Меня больше тяготило, что — вообрази — даже после отсидки он продолжал таскаться в театр. И брал то же место в том же ряду.
Тоже, как путный, напялил на себя роль героя-любовника. Совершенно ему не подходящую. Выглядело провинциально, пошло и наиграно. Станиславский сказал бы… Сами знаете, что сказал бы Станиславский!
Началась перестройка. Областной балет стал Магометом. В смысле, раз гора не идёт к Магомету — Магомет идёт к горе. Раз зритель не рвался в театр — театру приходилось засунуть гордость в одно место и самому искать зрителя.
Кордебалет в полном составе выдавили из обоймы. Не уволили, а сказали: «Жить хотите — зарабатывайте. Немного осталось».
Имелось в виду: не до кончины, а до пенсии. Балетные выходили на пенсию кто в сорок лет, а кто и раньше.
Директор, главреж, прима, группа солистов в сильно урезанном виде — те разъезжали по столицам и даже Европам.
А, между прочим, ноги у примы на полсантиметра толще, чем у Талии!
И вся она (прима) была как изработавшаяся старая лошадь: страшно смотреть на жилистую, увитую верёвочными венами гусиную шею, на ключицы шире лопаты! Про изуродованные, шишкастые ступни вообще умолчим — в фильме ужасов про упырей можно показывать.
— Но что скажут балетные, если я возьму тебя с собой? Бухша жёлчью изойдёт, но не подпишет, — оправдывался директор перед Талькой.
На самом деле, он смертельно боялся не балетных и бухгалтерши, а пожилой халды жены.
Директор лежал в постели, натянув одело до носа. Талия натягивала чулочек на ножку, по привычке изящно тяня мысок ступни.
— Господи, неужели я умру, не попробовав свежайших, только что выловленных из моря устриц?! — капризно пожаловалась она.
— Ну что устрицы? — утешал из-под одеяла директор. — На вкус, обычные слабо маринованные грибки: склизкие, холодные, безвкусные. Б-э-э.
И укатил в Европу с примой. А Талька с забракованными товарками — в Н-ск. В составе созданного на основе балетной группы танцевального ансамбля «Рябинушка». Как принято у нас в стране, его тут же, для блезиру, переименовали в «Rjabinushka».
Тут-то Талия Генералова по праву заблистала на первых ролях.
В тот раз ей выделили отдельное купе: она приболела по-женски, эти самые дни.
Всё время бегала в студёный, пронизываемый сквозняками вагонный туалет. Регулы у неё шли болезненно, подолгу, по семь дней. Как раз семь дней шёл поезд № 1 «Москва-Владивосток».
Так что, получается, вся страна по своей протяжённости: 9 тысяч километров с лишним, с запада на восток — была засеяна, окроплена, полита сокровенной кровью Талии.
Не правда ли, в этом был какой-то жертвенный, сакральный, роковой смысл?!
Наелась на ночь болеутоляющих и спазмолитиков. Проснулась, когда солнышко уже было высоко.
А напротив сидит совершенно чужой, не из их труппы, мужчина. Какая беспардонная наглость со стороны проводника! В купе витает запах ненавязчивого, дорогого мужского парфюма. Как бы это выразиться… Пролонгированного.
Незнакомец читает газету «Звезда». На столе янтарными солнышками катаются лимоны, позвякивают две серебряные рюмочки. Стоит чёрная непочатая бутылка коньяка, пять звёздочек.
На крючке, на плечиках висит тугой душистый китель. Хорошо просматривается погон с тремя крупными звёздами. Настоящий полковник. Сам мужчина переодет в домашнее, в мягкие брюки и тонкий свитер.
Всё это Талия углядела одним зорким глазком из-под одеяла. Прямо перед её носом находились полуобнажённые руки, рукава поддёрнуты и закатаны по локоть. Кисти крупные, сильные, красивые. Талия никогда не встречала у мужчин таких больших — и при этом безупречно изваянных, выразительных рук. При таких руках ничего остального не надо.
Золотые солнечные лучи выбиваются из-под вздрагивающей пыльной плюшевой занавески. Поблёскивают на руках редкие золотистые волоски. По всему купе пускают солнечных зайчиков золотые часы на запястье. Деликатно-тонкое, как нить, золотое обручальное кольцо обнимает безымянный палец.
Она вдруг представила в этих прекрасных руках, в больших тёплых ладонях, в ровных, длинных пианистических пальцах — не газету «Звезда» — а свои грудки… Которые по размеру идеально вписывались в ладони, вот будто были созданы для них.
Сын всегда – отрезанный ломоть. Дочку растишь для себя, а сына – для двух чужих женщин. Для жены и её мамочки. Обидно и больно. «Я всегда свысока взирала на чужие свекровье-невесткины свары: фу, как мелочно, неумно, некрасиво! Зрелая, пожившая, опытная женщина не может найти общий язык с зелёной девчонкой. Связался чёрт с младенцем! С жалостью косилась на уныло покорившихся, смиренных свекрух: дескать, раз сын выбрал, что уж теперь вмешиваться… С превосходством думала: у меня-то всё будет по-другому, легко, приятно и просто.
Не дай Бог оказаться человеку в яме. В яме одиночества и отчаяния, неизлечимой болезни, пьяного забытья. Или в прямом смысле: в яме-тайнике серийного психопата-убийцы.
Иногда они возвращаются. Не иногда, а всегда: бумеранги, безжалостно и бездумно запущенные нами в молодости. Как правило, мы бросали их в самых близких любимых людей.Как больно! Так же было больно тем, в кого мы целились: с умыслом или без.
Невыдуманные рассказы о девочках, девушках, женщинах. Одна история даже с криминальным налётом.
И уже в затылок дышали, огрызались, плели интриги, лезли друг у друга по головам такие же стареющие, страшащиеся забвения звёзды. То есть для виду, на камеру-то, они сюсюкали, лизались, называли друг друга уменьшительно-ласкательно, и демонстрировали нежнейшую дружбу и разные прочие обнимашечки и чмоки-чмоки. А на самом деле, выдайся возможность, с наслаждением бы набросились и перекусали друг друга, как змеи в серпентарии. Но что есть мирская слава? Тысячи гниющих, без пяти минут мертвецов бьют в ладоши и возвеличивают другого гниющего, без пяти минут мертвеца.
«Главврач провела смущённую Аню по кабинетам и палатам. Представила везде, как очень важную персону: – Практикантка, будущий врач – а пока наша новая санитарочка! Прошу любить и жаловать!..».
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
«Долгое эдвардианское лето» – так называли безмятежное время, которое пришло со смертью королевы Виктории и закончилось Первой мировой войной. Для юной Делии, приехавшей из провинции в австралийскую столицу, новая жизнь кажется счастливым сном. Однако большой город коварен: его населяют не только честные трудяги и праздные богачи, но и богемная молодежь, презирающая эдвардианскую добропорядочность. В таком обществе трудно сохранить себя – но всегда ли мы знаем, кем являемся на самом деле?
Этот роман покрывает весь ХХ век. Тут и приключения типичного «совецкого» мальчишки, и секс, и дружба, и любовь, и война: «та» война никуда, оказывается, не ушла, не забылась, не перестала менять нас сегодняшних. Брутальные воспоминания главного героя то и дело сменяются беспощадной рефлексией его «яйцеголового» альтер эго. Встречи с очень разными людьми — эсэсовцем на покое, сотрудником харьковской чрезвычайки, родной сестрой (и прототипом Лолиты?..) Владимира Набокова… История одного, нет, двух, нет, даже трех преступлений.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Ольга хотела решить финансовые проблемы самым простым способом: отдать свое тело на несколько лет Институту. Огромное вознаграждение с минимумом усилий – о таком мечтали многие. Вежливый доктор обещал, что после пробуждения не останется воспоминаний и здоровье будет в норме. Однако одно воспоминание сохранилось и перевернуло сознание, заставив пожалеть о потраченном времени. И если могущественная организация с легкостью перемелет любую проблему, то простому человеку будет сложно выпутаться из эксперимента, который оказался для него слишком жестоким.
…22 декабря проспект Руставели перекрыла бронетехника. Заправочный пункт устроили у Оперного театра, что подчёркивало драматизм ситуации и напоминало о том, что Грузия поющая страна. Бронемашины выглядели бутафорией к какой-нибудь современной постановке Верди. Казалось, люк переднего танка вот-вот откинется, оттуда вылезет Дон Карлос и запоёт. Танки пыхтели, разбивали асфальт, медленно продвигаясь, брали в кольцо Дом правительства. Над кафе «Воды Лагидзе» билось полотнище с красным крестом…