Тополиный пух: Послевоенная повесть - [46]

Сережка вышел. Прозвенел звонок, а директор не появлялся. «А может, он вообще не придет?» — подумал Сережка, глядя на пробегающих мимо ребят и удивляясь, что никто на него не обращает никакого внимания. «Конечно, — решил он, — никто меня здесь не знает и потому ничего не спрашивают». Действительно, остановись бы он вот так у директорского кабинета в своей старой школе, человек десять уже поинтересовались бы, что случилось и почему его вызвали. А в новой школе все проходили мимо, даже не здоровались.

Вестибюль быстро пустел. Маленький мальчик, наверное первоклассник, прихрамывая под тяжестью своего портфеля, был последним, кто вбежал на лестницу. Начались уроки, и в школе установилась тишина.

Через верх раздевалки, которая разбухла от разноцветной ребячьей одежды, Сережка посмотрел в окно. День, как и вчера, обещал быть пасмурным. Небо затянуло нависшими облаками.

— Это ты новый ученик? — услышал неожиданно Сережка.

По лестнице спускался высокий молодой человек, одетый в темно-синий бостоновый костюм. Острые лацканы его пиджака были тщательно отглажены, потому, наверно, так и блестели.

— Это тебя исключили из школы? — подошел он к Сережке.

— Меня. Ну и что?

Ответ молодому человеку не понравился, как не понравился своим независимым видом и сам Сережка.

— А почему так грубо?

— Не почему…

— Э-э! Да, я вижу, ты мальчик с характером…

Это Сережку уже совсем задело.

— Я — завуч, — уже повысил голос молодой человек. — Зовут меня Эдуард Тихонович. Директор просил проводить тебя в класс…

И он не удержался, чтобы не добавить:

— С характером, с характером ты… Ну, что ж, посмотрим…

Сережке в общем-то было все равно, кто будет его провожать в класс, и он молча пошел за завучем.

Эдуард Тихонович открыл дверь и, взглянув на Сережку, пригласил его последовать за ним. В классе встали. Сережка даже растерялся. Он никогда не думал, что его может охватить такой испуг, когда тридцать человек, как бы приветствуя его, встанут со своих мест. Подойдя к столу, Эдуард Тихонович коротко произнес:

— Садитесь.

Класс шумно сел.

— Этот ученик, — начал завуч, — теперь будет учиться у вас в классе. Его фамилия Терентьев…

— Тимофеев, — чуть слышно пошевелил губами Сережка, но Эдуард Тихонович не поправился, наверное, не расслышал. Он продолжал говорить ребятам о том, что Терентьев теперь член их коллектива и что они должны к нему относиться внимательно.

Класс все так же смотрел на Сережку, который все так же, как и в первую минуту своего появления, не знал, куда деть глаза и руки. Его посадили на последнюю парту у окна — там было свободное место, — и он изо всех сил стал слушать, что говорит учительница.

Людмила Викторовна любила литературу. Она была увлечена своим предметом и хотела передать свою увлеченность ребятам. Ее злило, когда кто-нибудь не прочитывал того, что она задавала, слишком просто излагал идею произведения или не мог почувствовать слов великого писателя. «Ну, как же вы так можете говорить? — всегда возмущалась она. — Ведь это же Тургенев!»

Однако глубину ее возмущения в классе не понимали. «Чего это она? Ну, сказал не так, ошибся. Что же тут такого? Подумаешь, Тургенев! Ну и что?»

Людмила Викторовна и сама нередко думала, что не надо, наверное, так изливать свои чувства, но поделать с собой ничего не могла. Слишком хотелось, чтобы все говорили и думали так, как нужно, как она учит.

Класс Сережке тоже не понравился. «Какие-то все серьезные, и ни одной веселой физиономии. Вот хотя бы этот с прической, как у негра». Едва он успел так подумать, как «негр» обернулся. «Вот это новость! Почувствовал он, что ли, что я на него смотрю?» — отвел Сережка глаза.

— Тимофеев! — услышал он вдруг свою фамилию.

— А он не Тимофеев, а Терентьев, — поправил кто-то учительницу.

— Тихо! Я знаю, что говорю…

Людмила Викторовна покраснела.

— А Эдуард Тихонович, значит, не знал? — допытывался тот же голос.

— Тихо, я сказала! Эдуард Тихонович просто ошибся. Это может быть с каждым человеком. И с вами тоже, Хромов, — обратилась она к говорящему. — Не в этом дело…

Хромов замолчал, хотя и подумал: «Как это не в этом дело? Привели нового ученика в класс и дали ему новую фамилию…» Однако учительница, чтобы снять все недоразумения, обратилась к Сережке:

— Ваша фамилия Тимофеев?

— Да.

— Так вот, Тимофеев, — уже удовлетворенно продолжала она. — Я задаю на дом задание, а вы, как мне кажется, не слушаете.

— Я слушаю.

— Тогда записывайте. Человеческая память несовершенна… — И, переведя взгляд на Хромова, добавила: — У нас в классе уже многие убедились в этом…

Прозвенел звонок. Из коридора донесся шум начала перемены. Кто-то, крича, пробежал мимо дверей.

— До свиданья, — сказала Людмила Викторовна и, взяв со стола свой портфель, направилась к выходу.

«Курят у них здесь или нет?» — первое, о чем подумал Сережка, когда вышел в коридор. Он сегодня еще не курил, и потому с утра во рту стоял неприятный привкус. Войдя в туалет, увидел, что в школе курят, и, достав из бокового кармана пачку, похлопал себя по карману. Спичек не было. «Надо прикурить…» И Сережка выбрал юркого блондина.

— У нас будешь учиться? — спросил его тот, когда Сережка подошел к нему с сигаретой в губах.