Тополиный пух - [84]

Ехали совсем недолго, у Эди было даже такое ощущение, что вообще проскочили два-три квартала, ну, с учетом автомобильных пробок. Короче, из центра и не выезжали.

А машина и в самом деле совершила большой круг в районе Мясницкой улицы, проехала по Лубянской площади, Сретенке, бульвару и, сделав круг на Тургеневской площади, въехала в Уланский переулок. А там уже в подземный гараж того самого холдинга, которому, по существу, и принадлежала «Секретная почта».

Зачем такая сложная игра? А дело в том, что для короткого, но бескрмпромиссного разговора и дальнейших действий Федору Федоровичу, который отродясь не встречался с этим Хакель-Силичем и не собирался этого делать в дальнейшем, нужен был Эдгар Амвросиевич в «готовом» состоянии. И его ребятки должны были «приготовить» Эдю за какие-то полчаса.

С надвинутым до подбородка колпаком Эдю вывели под руки из машины и служебным лифтом доставили прямо в кабинет Кулагина. В конце концов, думал начальник службы безопасности, если этот хрен где-то и когда-то мог видеть его, тоже ничего страшного, припугнем так, что он родную маму постарается забыть. Нужны ему крупные неприятности на собственную задницу? Кулагин даже и не предполагал, как близок он был в данный момент к тайной жизни главного редактора.

Окна кабинета были тщательно закрыты плотными жалюзи, светила только настольная лампа, направленная на стул, на котором должен сидеть тот, кого предстоит допрашивать. Словом, все в самых лучших шпионских традициях.

Хакель-Силича ввели и посадили на стул, направили в лицо свет лампы. С запястий сняли наручники, которые на него надели для дополнительного устрашения, когда выводили из автомобиля. Эдя нервно потирал руки и щурился, не в силах ничего толком разглядеть.

— Твое здоровье, — давящим грубым тоном заговорил Кулагин, — зависит от того, как быстро ты согласишься сделать то, что я тебе прикажу. Будешь упрямиться, крутить-вертеть, придется потом долго лечиться, понял?

— Понял. — Эдя пожал плечами: — Не понимаю другого, зачем все эти страсти, когда можко договориться спокойно? Что вам от меня надо? И кто вы такой?

— Узнаешь со временем. А пока отвечай быстро: кто автор той статьи про Степанцова?

— Господи! — тонко воскликнул Эдя. — Да меня уж сто раз спрашивали! И тот, из Генеральной прокуратуры, и…

— Кто еще?

— Ну, все… интересуются. Сотрудники — тоже.

— А ты не знаешь?

— Знаю, но не скажу, это редакционная тайна, — гордо ответил Эдя, чем даже удивил Кулагина. Ишь ты, какой перец!

— Ну, мне-то скажешь, — уверенно заметил Кулагин. — Ребятки, — добавил он в темноту, — наденьте-ка на него снова наручники и сделайте ему козью морду!

Но прежде чем из темноты выступил один из похитителей со сверкнувшим в его руках железом, Эдя сдался.

— Ладно, скажу. Лева Липский.

— А кто заказал? — тем же уверенным тоном продолжил допрос Кулагин.

— Никто. Это была Левина инициатива. Свои какие-то счеты. За старое. Но кураторы из холдинга нас поддержали.

«Наши?! — чуть было не вырвалось у Кулагина, но он вовремя прикусил язык. — Вот же блин, как же так? Почему не знал?!»

— Кто конкретно? — более спокойно уже спросил Федор Федорович.

— Какая вам разница? — устало отмахнулся Эдя.

— Когда я спрашиваю, ты обязан…

— Ну, Ивашов, что вам даст эта фамилия? Он — по связям с общественностью, курирует прессу.

— Понятно, — протянул многозначительно Кулагин, хотя сейчас он решительно ничего не понимал. Неужели снова эта гребаная политика? — А какие счеты были у твоего, как его, Липского? Он, вообще, кто? Откуда? Чем занимается?

— Ну, вы даете! — воскликнул Эдя, явно пришедший в себя. — Спрашиваете о таких элементарных вещах! Да откройте любой номер нашего издания и сами узнаете, кто есть кто и чем занимается. А Лева, если это вас тоже так интересует, имеет американское гражданству. Приезжает, пишет. Вот и все. А этого судью, как он рассказывав, знал еще с семидесятых годов. Тот его тогда посадил за правозащитную деятельность, которая при Брежневе была запрещена и каралась законом. Да неужели вы сами не понимаете, что в основе любой критической публикации всегда лежит чье-то уязвленное самолюбие! Это и ежу понятно! А приходится объяснять…

— Ты не гоношись, парень… — остановил его Кулагин. — Липский, говоришь… Что-то знакомое…

— Так это и есть известный в Штатах и теперь уже у нас тоже писатель. Член нашей редколлегии. Еще есть вопросы?

— Я сказал — не гоношись! — строже приказал Кулагин. — Липский?! — воскликнул вдруг. — Тю, будь ты проклят!.. Ага….Как, говоришь, Лев?

— Зиновьевич.

— И где он сейчас?

— Дома у себя. В Штатах. Он в городе Бостоне проживает.

— Телефон есть?

— Ну… есть.

— Давай без «ну», быстро набирай и звони. А что сказать надо, я тебе сейчас продиктую.

— Там же сейчас ночь… И что я скажу? Я и номера наизусть не помню!

— Еще раз соврешь, яйца оторву. — Кулагин сунул под свет лампы свой кулак. — Открой записную книжку и звони. Раз ночь у них на дворе, значит, спит. Буди!

— Да что за дело-то хоть, господи?! — почти завопил Эдя.

В комнате произошло почти незаметное движение, и голова Эди резко качнулась в сторону от несильного удара по уху.