Тополиный пух - [67]

— Гладко у тебя получается, — с сомнением заметил Грязнов.

— На это тоже могу ответить, — возразил Турецкий, — старой присказкой: «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить…» Впрочем, Славка, если я тебя не убедил, давай обратимся к третейскому судье — к Косте. Я почти уверен, что он в данном случае поддержит меня, несмотря на то что и ему, я знаю, точно так же, как и мне, совсем не понравится твое предложение. И потом, Славка, ты стопроцентно уверен в том, что фотографии — не монтаж? Сами ж говорили.

— Да в том-то и дело, что полной уверенности сегодня не может быть ни у кого, техника слишком далеко шагнула. А чего тебе не нравится? Ты имеешь в виду цель расследования или путь, по которому уверенно следуешь к намеченной цели? — лукаво ухмыльнувшись, попытался уточнить Грязнов.

— Можешь не ухмыляться. Знаешь, как одного еврея спросили: «Слушайте, Цыперович, что вы мечетесь между Россией и Израилем? То сюда, то туда! Выберите себе одно место и оставайтесь там. Нам всем ваши просьбы о визах уже осточертели!» Помнишь, что он ответил в ОВИРе? Он сказал так: «И там, и здесь одинаково хреново! Но если бы знали, какой кайф в дороге!..» Устраивает такой ответ?

— Вполне! — захохотал Грязнов, но, неожиданно оборвав смех, погрозил пальцем: — Смотри только, чтоб мне не пришлось такой же компромат и на тебя разглядывать.

— Типун тебе! — Турецкий суеверно сплюнул, постучал костяшкой пальца по столу, а потом еще на всякий случай перекрестился.

А вот о ночной аварии Грязнов не стал говорить Турецкому. Часа через три после того как они расстались, Вячеславу позвонил Кулагин и поклялся всеми святыми, что его парни к происшествию на Комсомольском проспекте не имеют отношения, он лично проверил все машины — нигде никаких следов столкновений. Предложил даже самому Вячеславу подъехать либо прислать своих сотрудников — те проверят по списку и убедятся. И Грязнов махнул рукой — дай бог, если это в самом деле случайность, каких бывает немало. Правда, Сане от этого не легче.

3

Свое сообщение Константину Дмитриевичу Вячеслав Иванович сделал, разумеется, в присутствии Турецкого, и не в стенах здания Генеральной прокуратуры, а у себя дома, вечером, куда они заманили Меркулова, чтобы по-дружески поужинать и обменяться некоторыми соображениями по поводу того дела, которое неожиданно оказалось всем небезразлично — по разным причинам.

Столь длинная и витиеватая преамбула, конечно, не могла не заинтересовать Константина Дмитриевича. Тем более что и не собирались вместе давно, и тому были свои причины, главная среди которых — участившиеся теракты, будь трижды прокляты и они сами, и те, кто их совершает! Легкоранимая Костина душа все никак не могла свыкнуться с бессмысленной гибелью людей, в то время как в Генеральной прокуратуре главенствовало нельзя сказать, чтобы совсем уж равнодушное отношение к этой страшной и непредсказуемой человеческой беде, но что, в общем, спокойное — это точно. Некоторые называли его деловым, рабочим — так ведь гораздо удобнее объясняться с вышестоящими инстанциями. Опять же и с прессой: «Мы в курсе, мы глубоко сожалеем, но… в интересах следствия, понимаете ли! Да и вам, журналистам, неплохо бы поумерить свои «страшилки». Ну зачем без конца людей пугать? Нервы им трепать?..» Так чье-то неумение или нежелание активно действовать, разбираться с истинными виновниками трагедий превращалось в политику, а Меркулов терпеть не мог подобной страусиной политики: закопал собственную башку в песок и — ничего не вижу, ничего не слышу…

Вот и его реакция на информацию Славки была, можно сказать, отрицательная.

Турецкий это отчасти предвидел, тем не менее рассчитывал хотя бы на понимание со стороны Кости. Нет, никакого понимания и близко не было. Костя даже рассердился. Его точка зрения оказалась проста до откровения.

Им хотят всучить дезинформацию, явный компромат на достойного человека, занимающего высокий судейский пост, а они, вместо того чтобы взять шантажиста за шкирку либо дать ему от ворот поворот, пытаются отыскать для него какие-то оправдания!

В общем, «Фантомас разбушевался». И даже потребовал сообщить фамилию источника. Ну, это уж дудки!

Вячеслав заявил, что дал слово, Турецкий поддержал его. Костя остался в меньшинстве. И выдал следующую тираду:

— Если бы не это ваше слово, господа юристы, — (когда Костя начинал оперировать такими терминами, это означало, что дело плохо, он уже на грани срыва в своем раздражении), — я бы сейчас снял телефонную трубку и напрямую спросил у Кирилла, могло быть такое с ним в последнее время или нет? И уверяю вас, он мне не соврал бы, ответил бы, что даже в плохом сне не представляет себе ничего подобного! Вы вдумайтесь! Это в его-то нынешнем положении?! Да как же вы не понимаете, что это очередная, причем грубейшая, провокация! И вы еще о чем-то раздумываете! Мне стыдно за вас, ребята…

Костя насупился. Но, к счастью, ненадолго.

Поговорили о его семейных делах, перекинулись на Турецкого, пребывающего временно в одиночестве, но ведущего, оказывается, неуловимую и непредсказуемую внеслужебную жизнь.