Тополиный пух - [5]

Меркулов сморщился, как от зубной боли, от этого прокурорского «подъедь» и поторопился «сменить пластинку».

— Подъеду, раз вам это необходимо, — сухо ответил он.

— Ага, и выслушай, чего ему надо. Впрочем, я примерно догадываюсь.

— А что конкретно?

— Нет уж, я не буду рассказывать, пусть сам излагает. Зачем тебе информация из вторых рук? А потом посмотри, кто там у тебя поменьше занят, условно, конечно, и поручи заняться. Считай, что это также и лично моя к тебе просьба. А будут затруднения, обращайся сразу. Кстати, скажи своей Клавдии, чтоб она принесла тебе последний номер еженедельника «Секретная почта», посмотри. В качестве предварительной информации. Ну, ладно, пойдем дальше. Итак, в Администрации, ну, и у меня тоже, складывается все более твердое убеждение, что руководитель прокуратуры Южного федерального округа со своими прямыми обязанностями справляется скверно, и я боюсь, что нам предложат его заменить. Твое мнение, Константин Дмитриевич, я уже понял. Но кого можем предложить? Подумай, не торопись, и пойми, что от нашего принципиального решения зависит ряд дальнейших адекватных действий. Я пока не тороплю, а завтра давай вернемся к этому вопросу. Переходим к следующему…

Итак, повешенное ему на шею какое-то дело, размышлял Меркулов, выходя в коридор, генеральному прокурору явно не нравилось. И его решение по данному вопросу, скорее всего, вызвано тем, что он прекрасно знает, как умеет Константин Дмитриевич «развязывать» в конечном счете всякого рода пакостные узлы. А какие неприятности — либо нечто иное, хуже этого, — могли появиться у заместителя Председателя Арбитражного суда? И отчего брезгливо морщился генеральный прокурор, спихивая со своих плеч просьбу высокого государственного сановника?

Ехать в Малый Харитоньевский не хотелось. Да и потом, чем же это заместитель генерального прокурора менее значителен заместителя Председателя Арбитражного суда? Тебе надо, сам и «приедь», что ли! Фу, как нехорошо…

Меркулов передал Клавдии Сергеевне, своей неизменной секретарше, просьбу насчет «Секретной почты» и открыл дверь, чтобы проследовать в свой кабинет, но Клавдия, улыбнувшись чему-то, сказала:

— А вам, Константин Дмитриевич, только что звонил Степанцов, интересовался, когда вы придете к себе, и убедительно просил меня немедленно соединить его с вами. Не вас с ним, а именно его, я так поняла.

— Ох и дипломат же ты, Клавдия! — улыбнулся и Меркулов. — Значит, надо понимать, это не моя, а его инициатива? Ты мне, таким образом, как бы позицию готовишь? Ну, хитра!

Клавдия довольно рассмеялась.

— Ладно, соедини меня с ним. Или его со мной, как желаешь. И газетку, газетку принеси, пожалуйста.

— Что сначала? — спросила догадливая секретарша.

— Знаешь, дай-ка сперва газету, а потом, когда я тебе скажу, соедини. Так будет правильнее…

Чтение не заняло и пятнадцати минут. Зато с ходу объяснило нелицеприятную мимику генерального прокурора.

Обычно дела такого рода называют «тухлыми». Не только в том смысле, что расследование их носит бесперспективный характер. Да, следствие может действительно длиться бесконечно по причине недоказуемости отдельных положений и обвинений, высказанных неким Метельским в газетном материале. Фамилию, конечно, можно проверить, однако здесь, скорее всего, анонимный автор. Подобные статьи под собственным именем вряд ли кто-то рискнет публиковать. Но, с другой стороны, розыск анонима, а затем и сам факт выдвижения против него обвинений в злостной клевете, использовании печатного слова для пропаганды клеветнических измышлений в адрес ответственного государственного чиновника также могут выглядеть совершенно неубедительно и в определенной степени нелепо и пародийно, если у анонима вдруг окажутся доказательства его правоты. И что тогда? Общественная смерть чиновника! И зачем же ему в таком случае весь этот сыр-бор?

Меркулов вспомнил. В шестидесятых годах, когда он учился на юридическом факультете МГУ, к студентам на лекции нередко приглашали выступать известных юристов — ученых и практиков, журналистов, людей других творческих профессий, делившихся с аудиторией секретами своего мастерства. Большое впечатление, помнится, оставил известный в ту пору фельетонист, работавший долгие годы в газете «Известия», Григорий Рыклин. Этот невысокий, кряжистый старик с белой копной волос рассказывал серьезным скрипучим голосом, с навязчивым еврейским акцентом, который тогда называли одесским, о таких вещах и жизненных ситуациях, что аудитория постоянно взрывалась смехом. А вот один из его советов, обращенный уже напрямую к студентам факультета журналистики, также присутствовавшим на той встрече, хорошо запомнился Константину Дмитриевичу.

«Когда ви пишете фельетон, — учил мэтр молодых, — так ви должны знать, что можете оперировать всего только пятью процентами тех отрицательных, убийственных фактов, которыми располагаете. А остальные девяносто пять процентов ви должны аккуратно сложить, — он показал ладонями, как плотно складываются бумажные листы, — и сунуть себе под жопу. И сидеть на них, и чтоб никто ничего не знал. Потому что когда вас визовут наверх, — сухой указательный палец мэтра указал в потолок, — чтобы взять за эту самую жопу, так ви винимите то, что под ней уже лежало, и предъявите вашим критикам. И это будет единственное ваше оправдание. И спасение!..»