Тополь на камне - [3]

Сизый голубь забьется у крыши,

Обо мне ты уже не услышишь

И могилы моей не найдешь.

Те же будут прохлада и зной,

Те же будут луга и покосы…

— Помяни ж меня в первую осень

И забудь меня с первой весной…

Январь 1924 г.

Заключение

Мне стыдно за мои стихи,

Что в эти дни разрух и брани —

В них вместо маршей иль воззваний,

Так много всякой чепухи.

Кругом пожар, кругом война,

Окопы, танки, баррикады,

А у меня… холмы да хаты

И всюду мир и тишина.

Да, стыдно мне!

        Но что же вы,

Увенчанные и большие,

Гремящие на всю Россию

В страницах грамотной Москвы,

Что дали вы?..

        Плакаты, крики,

Сезонных молний вывих дикий,

Нарядность ритма, рифмы зык

И деревяннейший язык.

И это все, и только это.

И трудно, трудно без конца —

Искать в болтающем поэта,

Иль в завывающем певца.

И счастлив я, что я не стар,

Что еле-еле расцветаю,

Что шелест мая рассыпаю,

Как первый, чуть созревший дар.

— О край мой, — выгон и овин,

Есть у меня отрад отрада, —

Что этих строк немудрым складом

Холодным, каменным громадам

Несу тепло твоих долин.

И я не сам, за мною — рать

Детей затей, сынов событий…

— Не трогайте ж нас, не травите

И не спешите признавать!

Февраль 1924 г.

II. ГДЕ И ТУЧА НИКНЕТ К ЭТАЖУ

Вступление

Я пришел из розовой деревни,

Из отчизны дальней и глухой,

Как обычай сказочный и древний,

Я принес вам песни пастухов.

Я любил, что видел и что слышал

По полям, по селам и садам,

Золотые стриженые крыши,

Соловья, лежанку и стада.

А у вас бульвары да машины,

Площадей бурливая тоска,

И домов железные вершины —

Только солнце может приласкать.

В магазинах блещущих и модных,

Драгоценный — хоть ненужный хлам, —

Поднимает злобу у голодных

И разводит нищих по углам.

Пусть устал я песню эту слушать,

Пусть она мертва и холодна,

Но во всем дано мне видеть душу,

Чтобы песней выплеснуть до дна.

Даже здесь, в окованном просторе,

Где и туча никнет к этажу,

Пропою вам самое простое,

Самое земное расскажу.

Июнь 1923 г.

Дума по поводу

Как в Париже — по-парижски говорят,

Как в Швейцарии — швейцары только водятся,

И над каждым златолобые царят

И у каждого божок и богородица.

Только наше, только наши, только мы,

По-иному приобщаемся и веруем,

Все обычаи, языки и умы,

Зацвели в переродившейся империи.

С вихрем песен — ураганом стар и мал —

Где ни глянь идут со знаменем по улицам,

Чтобы каждый, даже глупый, понимал,

Чтобы всякий, даже дикий, призадумался.

В море мира наши чудо-корабли,

Рулевые наши зоркие и верные;

Эх, Россия, пряха вещей конопли!

Гой ты девушка, Саратовской губернии!

У тебя такой диковинный наряд,

Вкруг тебя уже другие хороводятся…

А в Париже — по-парижски говорят,

А в Швейцарии — швейцары только водятся.

Август 1923 г.

Сергею Есенину

Любимому

учителю моему

Сергею Есенину.

Город кирпичный, грозный, огромный,

Кто не причалит к твоим берегам…

Толпами скал от Москвы до Коломны —

Камень на камне, рокот и гам.

В этом саду соловья не услышишь,

И каменный сад соловья не поймет…

С балкона любуюсь на тучи, на крыши,

На вечно немолчный людской хоровод.

И вот у ворот стооконного дома:

Зеленые крылья, высокий лик,

Буйная песня с детства знакома,

До боли знаком шелестящий язык.

Снились мне пастбища, снились луга мне,

Этот же сон — на сон не похож…

— Тополь на севере! Тополь на камне!

Ты ли шумишь здесь и ты ль поешь?

В этих трущобах я рад тебя встретить,

Рад отдохнуть под зеленым крылом;

Мы ли теперь одиноки на свете!

Нам ли теперь вздыхать о былом!

Тесно тебе под железною крышей,

Жутко и мне у железных перил;

— Так запевай же! Ты ростом повыше,

Раньше расцвел здесь и больше жил.

Я еще слаб, мне едва — восемнадцать,

Окрепну — и песней поспорим с тобой,

 Будем как дома, — шуметь, смеяться,

Мой стройный, кудрявый, хороший мой…

Эта ли встреча так дорога мне,

Шелест ли тронул так душу мою…

— Тополь на севере! тополь на камне!

Ты ли шумишь и тебе ль пою!!!

Январь 1924 г.

Я прилягу на низкий диван

Я прилягу на низкий диван,

Там за окнами темень и тишь…

— Молодец ты, Приблудный Иван,

Только много чего-й-то грустишь.

Так давай же хоть раз по душам,

Потолкуем о том и о сем:

Почему — если жизнь хороша —

Мы с тобой так неважно живем?

Я беспечен, я светел как день,

Не терплю ни раздумий, ни слез,

Из окраин степных деревень

Я воловье здоровье принес.

Потеряв безутешную мать,

Изнуряясь тоской городов,

Я не прочь под луной обнимать

Стройных девушек, мужних и вдов.

Все, что есть — принимаю, как есть,

Все, что ждет меня — пусть подождет,

Лишь бы дали с годами расцвесть.

Остальное со мной расцветет.

Даже в жути пронесшихся бурь

Никогда я не ник головой…

Ты же вечно задумчив и хмур

И ни в чем не согласен со мной.

Так давай же хоть раз по душам

Потолкуем о том и о сем,

Почему ж — если жизнь хороша —

Мы с тобой так нескладно живем.

Почему в славословьи своем

Стройной песней ты трогаешь люд,

И когда завздыхаешь о чем,

За тобой и другие вздохнут.

Даже я — безмятежный, как май,

На щемящую песню твою —

Даже я иногда невзначай

Под улыбкою печаль затаю.

Даже мне теплый вздох твоих ран

Навевает унынье и боль…

— Молодец ты, Приблудный Иван,

Только… как же мне сжиться с тобой?

Сентябрь 1924 г.

Я живу на свете где попало

Я живу на свете где попало

И нигде, пожалуй, не живу:

То трава мне служит покрывалом,

То я сам собой примну траву.

Но пройдя дорогу травяную