Тополь цветет - [71]
— Подожди, я пойду, — сказал Безуглов, выразительно посмотрев на нее и оправляя ладонью волосы.
Она подхватила платье и догнала его:
— Может, поздно будет.
И в ту же минуту стала неуправляема. Раздвинула толпу или толпа сама раздвинулась от какого-то ее приказания — он не успел уловить. Он уже не узнавал во властной, жесткой женщине недавнюю мягкую и покорную. На ходу перебирая пуговицы платья, она указывала, спрашивала, а кругом отвечали, как школьники, исполняли приказы. Тащили простыню, привязанную к шестам, и укрепляли над человеком, скрючившимся у воды, лили из купальных шапочек воду на седые волосы, ненатурально и страшно разметанные на голых камнях, на сухие желтые морщины и желтый, круто загорелый лоб, растирали большие безвольные руки.
Лидия Васильевна, казалось ему, грубо шарила по телу старого человека, давила в разных местах, приникала ухом к животу и груди.
— Как это случилось? Проявилось как? Жаловался на что?
Она не заметила, как Безуглов, стоя в стороне, удивленно и с новым интересом смотрел на нее.
— Так кто слышал, на что жаловался?
— Да он еле выплыл из моря!
— С трудом выплыл, заплыл далеко. Он все перед женой показывает, какой он молодец!
— Кое-как вылез, на карачках, и за грудь схватился.
— Душило его, а потом и совсем сознание потерял.
— Вы знаете, доктор, это очень интеллигентный человек, он умело держал форму, а вот сегодня что-то случилось…
— Разойдитесь, товарищи, нечего тут смотреть. Останьтесь четыре человека, вот вы и вы — поможете. А где жена?
— Побежала в пионерлагерь «скорую» вызывать. Да вон она возвращается.
Лидия Васильевна разогнулась, глядя на женщину, то бежавшую, то идущую шагом, — вот-вот свалится — худенькая, руки тонкие, колени ломкие из-под короткого светлого сарафанчика. Издали она казалась несуразно, неестественно молодой для жены этого человека.
В какой-то момент на Лидию Васильевну (она не поняла, почему) от ломкой той фигуры внезапно пахнуло далеким и юным, прямо ударило в лицо, и она крикнула:
— Иришка!!
Женщина остановилась, тяжело дыша, обливаясь потом, отрешенно и непонимающе глядя на нее голубыми глазами, странно сдвинутыми к краям лица, густо-красного от бега. И вдруг шатнулась и припала к ней.
— Господи, откуда ты, как это… — бормотала она.
Лидия Васильевна сжимала ее худые лопатки, и что-то большое, ласковое испуганно ворочалось в ней, а она боялась одного: как бы не услыхала того Иришка, каким-то чудом оказавшаяся тут из далеких дней, когда не существовало еще Безуглова, не существовало Никиты и Даньки. То есть Данька, Данила, молодой врач-педиатр, жил рядом в одной с ней квартире, и все они только начинали работать и собирались оседлать и пришпорить большую веселую жизнь. Если бы это была не Иришка и лежащий на камнях человек не был бы ее мужем, Лидия Васильевна дала бы ей понять, что спазм, случившийся у него в море, ничего хорошего не предвещает. При пальпации брюшной полости она отчетливо обнаружила опухоль в правом подреберье, в соответствии с проекцией желчного пузыря. Ясно, сердечный приступ — косвенный, скорее всего, симптом злокачественной опухоли.
Однако она смотрела, как стояла на коленях над мужем женщина, и сейчас, в сорок лет, напоминавшая подростка, и женственным, нежным движением прибирала волосы на его голове, видела, какое измученное у нее лицо, на котором вдруг проступили прожитые годы и этот, еще не прожитый, но начавший новый этап в ее жизни день, и понимала, что и словом не обмолвится об испытаниях, грозящих Иришке.
Приехала «скорая помощь», поставила положенные уколы. С машиной прислали мальчика-практиканта, и Лидия Васильевна внушала ему, что и как надо сделать, и он делал. Больной затих, но она велела везти его в больницу, так как приступ у него «рефлекторный». Мальчик-практикант при слове «рефлекторный» насупился, и стал спешно запихивать больного в машину.
— Пусть отлежится, потом уж повезешь его в Ленинград, не торопись, — говорила Лидия Васильевна Ирише.
Та смотрела подавленно, но без отчаяния в лице.
— Ты давно замужем? — невольно спросила Лидия Васильевна.
— Да порядочно уже.
— А дети?
— Нету. Поговорим потом. Ты с кем здесь, с Данилой?
Лидия Васильевна не видела, но чувствовала, что Безуглов стоит все так же невдалеке, полуотвернувшись к морю, скрестив на груди руки, и неожиданно для себя сказала:
— Я?.. Нет, я одна тут… отдыхаю… Конечно, еще успеем наговориться. Я каждый день здесь, на пляже… лучше утром, до одиннадцати…
— Так я завтра же прибегу… если все хорошо будет. А если плохо — тем более… Это судьба, что мы снова вместе!
Машина медленно втянулась в арку. Над ней со свистом вынырнул из тоннеля поезд. Лидия Васильевна содрогнулась: тепловоз, растянув красную маску, щерился нагло, издевательски…
А вечером они с Безугловым решили уехать. Безуглов все спрашивал, кто это, что за люди, и Лидия Васильевна объясняла, что когда-то они дружили, как дружат в молодости, преданно, самозабвенно — жертвуя друг для друга чем только можно…
— Иришке, конечно, можно довериться! Впрочем, если тебе неприятно… Мы можем отправиться восвояси. Мне кажется — тебе надоело без дела болтаться?
От составителя…Стремление представить избранные рассказы, написанные на сибирском материале русскими советскими прозаиками за последние десять-пятнадцать лет, и породило замысел этой книги, призванной не только пропагандировать произведения малой формы 60-70-х годов, но и вообще рассказ во всем его внутрижанровом богатстве.Сборник формировался таким образом, чтобы персонажи рассказов образовали своего рода «групповой портрет» нашего современника-сибиряка, человека труда во всем многообразии проявлений его личности…
Имя московской писательницы Марины Назаренко читателям известно по книгам «Люди мои, человеки», «Кто передвигает камни», «Житие Степана Леднева» и др. В центре нового романа — образ Ольги Зиминой, директора одного из подмосковных совхозов. Рассказывая о рабочих буднях героини, автор вводит нас в мир ее тревог, забот и волнений об урожае, о судьбе «неперспективной» деревни, о людях села.
По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.