Тополь цветет - [17]

— Что Женечка-то наш учудил вчера — я чуть богу душу не отдала, — сказала тетка, отирая глаза и присаживаясь на табуретку у стола, где Люська и Валерка уже наливали в кружки молоко.

Женечка ее выпросился к Андрейке — внуку Нины и Анатолия Свиридовых — поиграть, а сам на шоссе, остановил автобус и со знакомым шофером укатил в Центральную, где жили и работали отец с матерью. Тетка обегала полдеревни, пока поняла это («Да ба-а, да что делать-то?!»).

— Вот какой, шишок и шишок! Куды хошь пошли — куды хошь пойдет. Славушку — того не пропрешь. А этот пойдет и спросит, и скажет так, что взрослый не придумает. Ввалился в пруд мальчишка у Бокановых — бегали с Женечкой там, я и говорю: «Ты зачем же убежал, за ручонку-то его и тянул бы». — «Да, говорит, еще ручонку оторвешь и будешь виноват». Как есть шишок рогастый. Такой проходимец. Соврать ему ничего не стоит. И не знаешь, правда али нет — как взрослый. И все-то он знает, как начнет говорить — какие шофера в Центральной: этот Поляков, этот такой-то, с Поляковым он ездил, с другим ездил…

Женечка был младшим внуком Клавдии Ивановны, вносил беспокойство в ее жизнь, но за жалобами бабки, за стенаньями так и слышалось восторженное удивление перед явлением в жизнь такого человека.

6

Загустела, затяжелела листва. Всем понравилось, что праздник по случаю окончания сева и по итогам других работ наметили в лесу на той стороне Рузы, на опушке, смотревшей на Сапуново, по самой середке совхозных угодий.

Ребята давно ушли на ту сторону.

Степан, с утра готовый, поджидал Татьяну, но она задерживалась на дневной дойке, и в два часа он один ходко шел берегом в сторону моста.

Музыка, распиравшая лес, внезапно оборвалась, и над рекою, и над поднимавшейся рожью Беатой разнесся усиленный микрофоном и подхваченный эхом самостоятельный женский голос. Слов Степан не различал, но сразу узнал директоршу совхоза, — видно, открывала праздник. Слова зависали в воздухе, сталкивались там, разбухали и вдруг, как на митинге, перекрылись аплодисментами. Он прибавил шагу.

С моста на тропку, пробитую во ржи к их концу деревни, сошли двое с сумками — мужчина и женщина в темных плащах.

— Ты чего один да поздно так? — крикнул, поравнявшись со Степаном, Борис Николаевич. — Беги, а то пиво кончается.

— Поспею.

Из туго набитых сумок выглядывали длинные темно-зеленые огурцы, колбаса и металлические шапочки бутылок.

Завозить продукты и товары к месту праздника начали с утра, возможно, боялись не продать — у всякого свой расчет. Ассортимент маленько отличался от «товаров повседневного спроса»: огурцы ташкентские, парниковые помидоры, черная и красная икра, колбасы всех мастей и пиво. А уж водок и вин навыставляли — глаза разбегались.

Каким-то образом народ тоже стал сходиться загодя, и торговля пошла бойко. Женщины наперехват вертели кофточки, платья, свитера, чулки — много кой-чего доброго привезли из одежи. Мужчины приценивались к рыболовным снастям, мерили ботинки и сапоги, даже рукавицы, совали в сумки колбасу, огурцы, консервы и обязательно покупали пиво и сухую рыбешку к нему.

Так что к началу праздника многие автолавки управились и уехали, а люди, кто из ближних деревень, оттащили домой сумки и снова вернулись, а кому далеко — тут же, в лесочке, под кустами распивали пиво, а то и покрепче чего.

Все это Степан увидел, когда прошелся по опушке с примятой, облежанной, объезженной травою. Кто-то еще маячил под кустами, два фургона стояли с распахнутыми дверцами и возле суетились продавщицы в белых халатах. А на обширной поляне среди берез, осин и всякого другого черного леса были наставлены рядами скамейки, усеянные людьми, а перед ними высилась большая грузовая машина с откинутым задним бортом, с приставленной лесенкой. На машине теснился президиум.

Лесенку Степан сам сделал третьего дня и сдал управляющему сапуновским отделением Колдунову — все, значит, было продумано и запланировано. Узнавши лесенку, Степан почему-то обрадовался, и внезапная приподнятость, заставившая его недавно торопиться, снова нахлынула, протолкнула вперед, к молодому семейству берез, прозрачно кустившемуся у машины. Оттуда он огляделся: в неярком, холодноватом и сыроватом дне лица людей светились празднично среди нарядных платков, плащей, курток, костюмов и чистых, новых, а то и при галстуках, рубах. В президиуме выделялись синий, кримпленовый, в цветах, костюм Ольги Дмитриевны, видный из-под накинутого, плаща, темные, хорошо сшитые пиджаки двух товарищей из райкома и белая, седая голова парторга, еще молодого высокого мужчины, очень темного лицом, — он-то и вел собрание.

Два передних ряда скамеек пестро утыкали ребятишки и подростки. В задних Степан разглядел свою плотницкую бригаду — и Серега Пудов сидел там, кудрявый, красивый, как всегда усмехавшийся, но какой-то напряженный. А рядом его, Степанов, Юрка.

Ольга Дмитриевна, плотненькая, круглолицая, с завитой коричневой головой, говорила ровно, бросая отрывистые круглые фразы в народ про то, как управились с севом, несмотря на затяжные дожди, какие механизаторы отличились и сколько еще предстоит сделать. В Российском Нечерноземье намечались крутые планы, взгляд на него нынче особый, пристальный. Огромный процент производства мяса и молока выпадал в России на Нечерноземье — тут издавна копился опыт ведения хозяйства и, как ни крути, находилось оно в самом центре. А до конца ли используются его возможности? Вот у них, в совхозе скотоводческом — достаточно ли развита кормовая база, не слишком ли медленно растет продуктивность естественных кормовых угодий?