Тоня Глиммердал - [7]
Тоня часто спрашивает себя, о чем думали мама с папой, когда влюблялись. Похоже, они не думали ни о чем. Сейчас мама в Гренландии. Она изучает, как тают льды. Тоня с папой почти каждый вечер получают письма по электронной почте с рассказами обо всем, что она видела и что делала.
«Это потрясающе, — пишет мама. — Гренландия — потрясающая страна!»
Ночами Тоне очень часто снится, что она в Гренландии. Как-то раз во сне она плавала с тюленями среди льдин в одном купальнике и не мерзла. Это был очень красивый сон.
Сейчас Тоня-Грохотоня распахивает дверь и входит в дом с шумом и порывом вечернего зимнего холода.
— Hello boys![2] — кричит она, и папа с Чайкой-Гейром вздрагивают.
— Я уж думал, что ты решила сегодня домой не возвращаться, — говорит папа.
— Надо было занести письмо Гунвальду, — объясняет Тоня и садится за накрытый для ужина стол.
— Финн-Почтальон вышел из строя? — спрашивает папа.
— Почти что, — бормочет Тоня и представляет себе, что было бы, если б она сегодня вкатала его санями в дорогу.
— Гунвальд стал таким странным, когда увидел письмо. Долго крутил его и разглядывал, точно никогда раньше писем не видал, — рассказывает Тоня, задумчиво глотая ужин и вспоминая Гунвальда с коричневым конвертом в руках. Ей показалось, что он вообще перестал дышать, когда увидел обратный адрес.
— А от кого письмо? — спрашивает папа.
— Это не моего ума дело, — объясняет Тоня.
Они сидят молча. Тоня чувствует, как всё тело после долгого дня обмякает и расслабляется. Хорошо! Покалывают отходящие от мороза пальцы.
— Звонил Клаус Хаген, — внезапно говорит папа.
— Еще не хватало нам морочить себе голову глупостями этого сморчка Хагена, — выпаливает Тоня. — Это Гунвальд сказал.
Папа улыбается в бороду.
— Ну если Гунвальд так сказал…
Папа дает Чайке-Гейру сырный катышек. Сыр застревает в клюве, и Чайка-Гейр сидит замерев, с разинутым ртом, как в кресле у зубного врача.
Тоня хохочет над ним так, что у нее молоко начинает идти носом.
В субботу, едва они с папой управились с еженедельной уборкой, Тоня побежала к Гунвальду посмотреть, как движется дело с санями. Но Гунвальд к саням не притрагивался. Он неподвижно сидел на кухне со скрипкой в руке.
— Чего сидишь? — спросила Тоня, скидывая сапоги.
— Хм, — хмыкнул Гунвальд.
Тоня взглянула в окно и увидела что-то очень странное. К беседке на опушке леса вели свежие следы.
— Ты ходил в беседку? Что ты там делал?
Беседку построил дедушка Гунвальда сто с лишним лет тому назад. Он был без памяти влюблен в некую девицу Маделену Катрину Бенедикту. У этой Маделены Катрины Бенедикты было шелковое платье и пятьдесят два поклонника, рассказывал Гунвальд. Его дедушка стал пятьдесят третьим, но вместо того чтобы дарить ей розы и заниматься прочей ерундой, он построил для нее настоящую беседку.
— Это была хитрость века, — сказала однажды тетя Эйр. — А что если Петер возьмет на вооружение кое-что из жениховского арсенала дедушки Гунвальда и построит тебе, Идун, беседку? Что тогда?
Маделена Катрина Бенедикта никогда не видела ничего прекраснее этого изящного белого домика без стен. И никогда не встречала парня лучше, чем дедушка Гунвальда. Так и вышло, что Гунвальду посчастливилось иметь самую красивую в мире бабушку и беседку на опушке леса.
Летом здорово сидеть в этой беседке, играть в карты, пить сок и думать о красавице Маделене Катрине Бенедикте. Они с Гунвальдом часто так делают. Но сейчас-то — зима. Что мог делать Гунвальд в беседке?
— Помнишь вчерашнее письмо? — наконец говорит Гунвальд после долгих и настойчивых расспросов Тони.
— Ну? — отвечает она.
У Гунвальда такой голос, будто у него болит зуб.
— В нем сказано, что человек, которого я когда-то знал, умер.
Тоня берет из плошки на столе домашний кекс. По Гунвальду никогда не скажешь, что он родственник своей красавицы бабушки. Его брови похожи на две драные зубные щетки.
— А кто это умер? — спрашивает Тоня.
— Так, никто.
— Как никто?
— Так.
Гунвальд кладет скрипку на стол и достает свой кисет. Он пуст.
— Да что же это такое, всё одно к одному! — кричит Гунвальд и с размаху шваркает кисет об пол, так что перепуганная Гунда взлетает в мойку.
Тоня отлично знает, что с Гунвальдом невозможно будет иметь дело, пока он не пожует табака. А магазин уже закрыт. Вот так оно и бывает, когда кто-то киснет и витает в облаках вместо того, чтобы планировать свою жизнь на шаг вперед.
— Я возьму «финки»[3] и сгоняю к Нильсу, займу у него табаку для тебя, — говорит Тоня. — Всё равно сейчас от тебя никакого проку.
Тоня отыскивает «финки» и припускает вниз под горку. Вскоре она уже летит мимо кемпинга «Здоровье» с громкой песней:
Когда Тоня наконец доезжает до бесплатных социальных домов внизу в деревне, она выглядит как снеговик.
Нильс — дедушка Петера. Время от времени у него бывают «состояния», как говорит Петер. Это значит, что Нильс пьет слишком много пива. Эти состояния могут тянуться пару дней, а могут и несколько недель. Во время состояния Нильс болтает много смешного и чудного, но ни Петер, ни его бабушка Анна — вообще никто в их семействе не видит в этом ничего хорошего. Тоня гадает, есть ли у Нильса сегодня состояние или нет. А главное, есть ли у него табак взаймы.
