Тонущие - [14]

— Дорого-о-ой, — проворковал голос, которого я не слышал с того самого дня, когда она дала мне телефонный номер Эллы, а это случилось несколькими неделями ранее.

— Камилла… Как поживаешь?

— А ты как поживаешь? Это гораздо более существенно.

— У меня все хорошо, спасибо.

— Тогда почему же ты прячешься? Положительно пренебрегаешь всеми своими друзьями.

Я достаточно хорошо знал Камиллу, чтобы, услышав этот тон шутливого обвинения, заподозрить, будто под ним скрывается нечто большее. И осторожно ответил: я вовсе никуда не прячусь, просто много занимаюсь, готовясь к Гилдхоллу.

— Ах да, я все время забываю, что ты собираешься стать знаменитым музыкантом. Не забудешь меня, когда прославишься, правда ведь, дорогой? Даже когда все эти шикарные женщины будут бросаться тебе на шею.

Мне показалось, самое время сделать ей комплимент. И после некоторых колебаний отважился на него:

— Вряд ли они могут быть шикарнее тебя, Камилла… дорогая.

— О Джейми, ты такой милый. Такой душка. Ты всегда такой.

Количество выделительных акцентов в речи Камиллы предвещало скорую кульминацию.

— Собственно, именно поэтому я тебе и звоню. Эд Сондерс покинул меня в ужасной беде, он всегда так поступает.

Я сделал вывод, что Эд Сондерс — нынешняя пассия Камиллы, и притворился, будто это имя мне знакомо.

— Ах, Эд, — проговорил я.

— Да, эта жаба. — Вздорная Камилла на сей раз вела себя еще более пугающе, чем обычно. — А прием по случаю помолвки Эллы Харкорт начинается через час, ты можешь в это поверить?

— Чьей помолвки?.. Эллы Харкорт? — У меня остановилось дыхание и в душе возродилась бессмысленная надежда.

— Да, ее родители устраивают ленч в честь ее и Чарли. Там будут все. Памела, мачеха Эллы, — изумительная хозяйка. А Эдди, вообрази, позвонил мне и сказал, что у него, видите ли, ларингит и он не сможет пойти туда. Ларингит! Нет, ты представляешь? — воскликнула Камилла так, словно речь шла о редком тропическом заболевании. — В августе! И вот… — ее голос теперь звучал иначе, — я подумала: а вдруг ты свободен? Мне невыносима мысль о том, что придется идти туда в одиночестве… А еще… — тут она, видимо, сообразила, сколь эгоистичными должны показаться мне ее слова, — я тебя сто лет не видела, кроме того, я помню, что вы с Эллой отлично поладили у меня на вечере.

Я спросил себя: интересно, скольким людям она позвонила прежде, чем добраться до меня? А вслух ответил:

— Даже не знаю, Камилла. Конечно, мне очень хочется с тобой повидаться, но твое приглашение застало меня врасплох.

Камилла уважала занятых людей.

— Понимаю, дорогой, — сказала она. — Если ларингит не убьет Эдди, можешь не сомневаться, я непременно это сделаю. Но мне так хочется тебя увидеть. И если это хоть сколько-нибудь компенсирует твои неудобства, могу заверить, что прием предстоит грандиозный. Чудесная кухня…

Когда дело касалось светской жизни, Камилла проявляла в достижении цели редкостное упорство.

— Джейми, там совершенно точно будет множество народу из Оксфорда. И… — она сделала паузу, пытаясь придумать, чем еще меня заманить, — и кузина Эллы тоже обязательно там появится. Она очень хорошенькая. По всеобщему мнению, весьма странная девушка, — не могла, разумеется, замолчать этот факт Камилла, ведь она была исключительно правдива, — но очень хорошенькая.

— О да, — согласился я, вспоминая-холодную красоту Сары.

— Так ты согласен меня сопровождать?..

Через час я уже топтался на лестнице дома на Честер-сквер. Камилла стояла рядом и сжимала мою руку, испытывая облегчение и улыбаясь хорошо отработанной, идеально красивой улыбкой: красные губы, белые зубы, подходящее случаю выражение лица.

— Дорогой, ты — мой спаситель, — прошептала она мне на ухо, пока я звонил в дверь.

Мы опоздали, поскольку Камилла всегда принципиально давала окружающим почувствовать свое отсутствие, и, когда мы вошли в гостиную, другие гости уже начинали с голодным видом сновать туда-сюда, поглядывая на часы.

Гостей собралось, вероятно, человек тридцать: пожилая пара в неброской и немодной твидовой одежде, но все же весьма респектабельного вида — я решил, что это Стэнхоупы, и не ошибся; несколько моих сверстников, среди которых я узнал и девушку с виллой в Биаррице, и сами Харкорты, высокие, статные, именно такие, какими я их себе представлял: они беседовали с Сарой, стоя возле одного из высоких и узких окон, выходящих на площадь. Ни Эллы, ни Чарли нигде не было видно.

Камилла двинулась прямо к хозяевам, руки ее вспорхнули в приветственном жесте. Я потащился следом за ней и заметил, что разговоры смолкли.

— Леди Харкорт… — произнесла Камилла, обнимая высокую, угловатую женщину с рыжими волосами, стянутыми вверх и уложенными на голове в форме сложных колец и завитков. — Как чудесно видеть вас.

В ответ Памела Харкорт с протяжным бостонским выговором поведала Камилле, какой та совершила изумительный поступок, явившись на прием. У Александра Харкорта лицо и волосы были того же оттенка, что и у дочери, однако его светлая шевелюра уже начала редеть, а щеки выглядели не столько розовыми, сколько пунцовыми. Глаза у него были голубыми, подобно Сариным, но сияли, как у Эллы, двигался он уверенно, как это свойственно красивым мужчинам, чья красота всеми безоговорочно признана. Крупные кисти рук, широкие плечи, открытая манера общения. Он мне понравился.