Тонкий слой лжи - [18]

Впервые Бакстер закурил, не спрашивая разрешения, зная, что президент не выносит табачного дыма, но никогда не скажет об этом.

Что-то изменилось. Президент скомкал конец беседы, он не мог понять почему, но отчетливо чувствовал, что с сегодняшнего дня Бакстер стал вровень с ним и ничего тут не поделаешь.

Манчини сразу все понял. Уловил неудовольствие президента и, чтобы сгладить напряженность, позволил себе несколько промахов: на их фоне поведение Бакстера не казалось таким вызывающе непонятным. Билли продемонстрировал, в который раз, отменный нюх и дружеское расположение к Бакстеру.

Жертвы Манчини принес столь очевидные, что и президент их заметил. Хотел Билли того или нет, он выиграл в глазах сразу двоих. Президента потому, что тот мгновенно оценил жертвенность Манчини, готовность пострадать ради друга. Бакстера потому, что Хаймен видел, как Билли вытягивает его, хочет сгладить неожиданную ершистость, скрыть явное желание друга утвердиться.

Билли, не промах, подумали и президент, и Бакстер.

Прощаясь, президент на минуту замолчал, обвел глазами своих самых доверенных помощников и, в чуть ироничной манере сильных людей, умеющих признавать поражения, уточнил:

- Надеюсь, чтобы ни произошло, мы остаемся друзьями…

Все трое улыбнулись. Все шло, как всегда, только Бакстер первым протянул руку для прощания и президент ни чуть не изумился, давая понять, что принял новые правила игры.

Бакстер не то, чтобы опасался, но не исключал, что Билли сделает ему выволочку, как-то прокомментирует выпад. Манчини промолчал. Бакстер отметил, что и для Билли он стал другим, не прежним Хайменом (здорово, Хай! хлопнем по банке пива, Хай! может тебя развеять, Хай? подставить хорошенькую мордашку?), а незнакомым человеком, то есть вроде бы тем же человеком, но… с совершенно иными возможностями.

Бакстер обнял Манчини за плечи и, особенно не думая (он сообразил, что среди прочих преимуществ его нового положения есть и такое - особенно не задумываться), брякнул:

- Все в порядке? Или я того…

- Чего того? - Билли почтительно снял руку с мясистого плеча, ему показалось, что впервые за долгие годы в их отношениях возникла легкая напряженность, поспешнее, чем следовало добавил, - все в порядке. Старик обалдел. Старики никак не возьмут в толк, что рано или поздно придется сдавать позиции. Привыкают. Понятное дело. Тебя не в чем упрекнуть. Никаких бестактностей или грубостей, все тонко и… очевидно. Он и глазом не моргнул, когда ты воткнул ему ладошку.

Бакстеру показалось, что Билли не искренен, лопотал, будто оправдывался. Друзья много смеялись в тот день и само собой получилось, что лидером в паре стал Бакстер, совершенно естественно и никого не задев.

Вечер решили провести дома у Хаймена. Заказали ужин в ресторане и договорились одеться, как для званого приема. Только черное. Хотелось подурачиться.

Билли приехал ровно в восемь. Открыл Хаймен. Официанты, нанятые для обслуживания ужина, мелькали в коридорах. Друзья уселись с противоположных торцов длинного стола. Фалды черных смокингов смешно болтались, скрывая толстые бока Бакстера и тощие Манчини. Черные бабочки блестели шелком.

Бакстер встал, поднял бокал с шампанским, посмотрел на друга и с теплом, которому сам поразился, произнес:

- Билли! Ты даже не представляешь, как много сделал для меня…

В этот момент и зазвонил телефон!

Бакстер быстро приноровился к положению богача, даже бровью не повел: пусть разрывается! со значением продолжил:

- Что бы ни случилось, мы не разлучимся. Никогда. - На Бакстера иногда нападала страсть к напыщенности, Билли знал об этом и покорно слушал. - Как сказано в Священном писании, да будет благословен тот, кто… - (Бакстер наморщил лоб. Нет, не вспомнить!) - Забыл! - Он рассмеялся. - Вот черт. Неважно. Знай, Билли, я всегда любил и буду любить тебя.

Манчини поднялся. Желтые искры заплясали в бокалах.

Снова зазвонил телефон.

Бакстер, не выпуская бокал, величественно, как человек только что обращавшийся к Священному писанию, двинулся к аппарату, поднял трубку…

Руки Хаймена задрожали. Бокал выскользнул.

Звон разбитого хрусталя разнесся по гостиной.

Манчини бросился к другу. Бакстер сползал на пол, сминая нелепые фалды толстым задом.

Манчини отшвырнул груду осколков, плеснул на платок шампанского, приложил влажный комок ко лбу Хаймена.

- Что случилось?

Бакстер молчал. Зрачки расширились, зубы выбивали чечетку. Хай походил на человека только что испытавшего тяжелейший сердечный приступ.

- Что случилось?

Бакстер вырвал из рук Билли платок, отер лоб, скомкал тряпицу, бросил на пол, скривился от истерического смешка:

- Только что я беседовал с… Салли!!!

Лицо Манчини не изменилось. Он стоял неподвижно, столь не свойственная ему поза свидетельствовала о глубоком волнении.

Бакстер уронил голову на руки.

Вошел официант, удивленно посмотрел на клиентов: напились? вряд ли, не успели бы… Что же тогда? Официант замер с подносом.

Манчини рассеянно посмотрел на худышку с ниточкой черных усов - от бедняги валил запах жареной баранины - вяло махнул рукой; то ли уходи? то ли поставь на стол? Официант тихо втиснул поднос меж салатницами и неслышно выскользнул.