Тони и Сьюзен - [28]

Машина была на ходу, и водить он не разучился. Он направился к шоссе, остро ощущая, что он в машине один. С набрякшими сумками Лоры и Хелен, как будто с телами, в багажнике. Резкая боль: он бросает их, бегство. Это не так, они последуют за ним — на самолете или в грузовике, он не знал как. День собирался быть жарким, небо белое, лесистые кряжи и поля в долинах смазаны, бесплотны, бледны и отуманены. Он вел быстро, но внимательно. Он сказал себе: я переживаю необычайный стресс. Соответственно, я должен быть внимательным к своему вниманию и вести осторожно, и он вел осторожно.

К злому шоссе вернулась невинность. Теперь это была широкая белая дорога, полная грузовиков и обгонявших друг друга легковых. Он не пытался заметить место на другой стороне, где их остановили, и скоро оно осталось позади. Он смотрел на других водителей. Семьи, пары, одиночки, разъездные агенты. Он сказал: езда по шоссе не будет для меня травмой. То, что со мною произошло, — это исключительный случай, один на миллион. Эти водители в основном обычные люди, и, если мне придется остановиться и ждать помощи, мне ничего не будет угрожать. Я не боюсь обгоняющих меня машин, потому что знаю — они просто едут быстрее, чем я, точно так же, как я сам еду быстрее, чем кто-то другой.

Он не позволял налетам смятенной мысли отвлекать его внимание. Пустота в машине — они же здесь проезжали всего три дня назад. Он спустился с лесистых гор на плоские земли Огайо, небо по-прежнему было бело, и в густом воздухе млели далекие моля. Он исправно останавливался выпить кофе, заправиться, поесть, следя, чтобы не остановиться там, где они останавливались раньше.

Его ум работал. На высоковольтных башнях, строем идущих по полю к дымному горизонту, он увидел оттиск ночного поворота с бородатым мужчиной по имени Лу, увидел свою машину у дороги, а Лу сказал ему ехать, не твоя это, у твоей машины четыре двери, и он знал по отпечатку Лориного пальца на столбике кровати, что они с Хелен были тогда там, в трейлере среди деревьев с тусклым светом в окошке, в присутствии двух мужчин, которых звали Рэй и Турок.

Он еще раз прогнал все сначала, бессознательно обходя грузовики и превышая скорость. Их, наверное, только что привезли. Возможно, они стояли у входа, Рэй держал Лору за руку, а Хелен высматривала возможность убежать, и Лора сказала: отпустите нас, что же вы делаете. В эту секунду они, вероятно, услышали подъезжавшую машину, надежда полыхнула и умерла, когда машина проехала мимо, и поблекшая оборчатая оконная занавеска с розанами и листьями, повешенная женой охотника, скрыла сцену от ночи.

Потом он с усилием вызвал следующую картину, пытаясь представить себе, как их мучили — приставил ли Рэй нож к горлу Хелен, чтобы заставить ее мать раздеться, выкручивал ли он Хелен руку, пока не сломал, чтобы вынудить мать повиноваться, или имелся пистолет, хотя Тони его и не видел. Их изнасиловали, сказал Бобби Андес, и представлялась кровать под цветастой занавеской и столбик, в который вцепилась Лора, изо всех сил отталкивая того, кто подминал ее под себя. Крича и дерясь. Изуверы — их острые пальцы вонзались в мягкие плечи его жены, его дочери, валили их, охваченных ужасом, на голый матрас с жестокими пружинами, затопляя ненавистью нежность, которую знал Тони, и неведомое будущее его дочери.

Он вел машину навстречу жаркому сиянию размытого полуденного солнца и не хотел знать, как они погибли, ему было бы легче, если бы там был пробел, наподобие всех прочих пробелов в мировой истории. Но он знал. То были не безымянные жертвы мира, а Лора и Хелен, удар по голове, удушение. И невозможно было не проигрывать все снова и снова: Рэй и Турок (и, возможно, Лу, вернувшийся в трейлер после того, как оставил Тони в лесу) бьют молотком и вдавливают маленькое отбивающееся тело в стену, черт я сказал заткнись.

Он доехал до дома ранним вечером. Он внутренне собрался, завидев дом, безмолвный, как картина самой жизни. Дуб на передней лужайке, в сторонке — пригорок, заросший сиренью, и на нем — дом мистера Гуссерля. Он снова взял себя в руки, когда отпер дверь, вошел, а там никого. Кухня, прибранная перед отъездом, в темной гостиной — две Лорины картины на стене в тусклом сумеречном свете. Ты знал, что будет трудно, сказал он, этого следовало ожидать. Он притащил набрякшие чемоданы и сумки, отнес их в комнату Хелен, бросил на пол. Немного погодя зажег свет.

Зазвонил телефон.

— Вы дома?

— Да.

— В газете написали.

— Да? Кто это?

— Вы нормально добрались?

— Да. Кто это?

Не ответили. Он посмотрел на холодильник. Ему понадобится молоко, сок и хлеб на завтрак. Он не хотел сегодня никуда выходить, не хотел, чтобы кто-нибудь его видел. К черту.

Телефон зазвонил опять, Лиза Макгрегор из «Трибьюн», хочет интервью. Он опустил шторы. Сел в гостиной, глядя на пустое Лорино кресло, не зная, что делать. Пошел наверх и кинул свою одежду, еще сырую, в мешок для стирки. Разделся, сходил в туалет, в темноте добрался до кровати. Ему казалось, что он в узкой колее, и куда бы он ни пошел, его окружало осязаемое отсутствие.

Следующий день он специально занял делами. Он позавтракал в «Кофейне Джека», надеясь, что его никто не узнает. Потом позвонил Биллу Ферману и провел с ним долгий разговор, отчего почувствовал себя цивилизованнее, и позволил Биллу взять на себя устройство похорон и оповещение о них. Разговаривая, он заметил перед домом, в тени дуба, пестрый фургон. Он принадлежал местному телеканалу. Стильная молодая женщина в деловом костюме подошла по дорожке к дому, за ней двое мужчин с аппаратурой. Она хотела, чтобы он высказался. Она спросила: