Томские трущобы - [3]

…Пахло какими-то дешевыми грубыми духами.

— Хе, вот мы и дома, так сказать, — заговорил Кондратий Петрович, усаживаясь в кресло, — можно теперь побеседовать келейно, хе, хе!

Спутник его — молодой человек, почти юноша, с розовым круглым безбородым лицом — одет был в купеческого типа темно-синюю поддевку, по борту которой болталась массивная золотая цепь, с любопытством оглядывался кругом и нервно мял в руках мягкую фетровую шляпу.

— Тетенька! — крикнул Егорин, — поди-ка прими от моего кучера, там он во дворе, лошадь привязывает, кулечек. Захватили мы с собой малость живительной влаги да закусочек.

— В один момент, Кондратий Петрович! Беседуйте, гости дорогие! — и «тетя» вышла в сени.

— А где-ж она, девица-то. — Шепотом спросил юноша в поддевке.

Егорин вместо ответа встал, подошел к противоположной двери, закрытой ситцевой занавеской, и забарабанил пальцами.

— Есть кто живой? Отзовися!

— Ах, что вы! Сюда нельзя: я прическу делаю, — послышался молодой и нежный девичий голос.

— Чувствуете! — подмигнул Егорин своему спутнику.

У того по лицу расползлась глупая самодовольная улыбка.

— А хороша. — Прошептал он.

— Бутон — одно слово!..

3. Тайна, скрытая волнами Томи

Кондратий Петрович самодовольно крякнул и закурил папиросу.

— Для кого другого, а для вас, Василий Иванович, постараемся: со дна моря достанем. — Василий Иванович блаженно улыбнулся.

— Поверьте, Кондратий Петрович, — прошептал он, — я этого дела не забуду, благодарность свою чувствую во-о как!

— Главное вы, Василий Иванович, насчет мяса-то батюшку уломайте. Чтобы значит по девяти рублей кругом.

Василий Иванович неторопливо махнул рукой.

— Слово мое твердо. Как сказано, так и будет…

В комнате на минуту воцарилась тишина…

— Вот, батюшка, Кондратий Петрович, кулечек ваш, — появилась хозяйка, неся в руке большой и, видимо, тяжелый сверток.

— Ага, вот хорошо! Давай его сюда, мать честная! — И Егорин, приняв от хозяйки сверток, стал выгружать содержимое.

На столе появилась бутылка коньяку, бутылка рябиновой, еще какое-то вино, фрукты и закуска.

«Тетенька» даже руками всплеснула.

— Угощений-то сколько! И для чего так тратиться…

— Ладно, мать честная! Давай подсаживайся, да, впрочем вот стаканчики и тарелки: не с рук же есть.

— В один момент, Кондратий Петрович!

Василий Иванович вздохнул, отложил свою шляпу на диван и слегка недовольным тоном произнес:

— Чего же она не выходит, время уже не раннее.

Фразу его подхватила хозяйка, возвращавшаяся с кухни со стаканчиками и тарелками.

— А сейчас, голубчики, сейчас! Катенька! — подошла она к двери. — Скоро ли, голубушка? Гости заскучали.

За дверью послышался сдержанный голос.

— Марфа Семеновна, подтеки сюда на минуточку, шпилек я никак не могу найти.

— Ох, ты мое золото, иду, бегу, — и хозяйка скрылась за дверью.

Егорин между тем не терял времени и усиленно угощал Василия Ивановича. Они выпили по два стаканчика коньяку.

— Эх, Кондратий Петрович, — заговорил Василий Иванович, обсасывая кусок лимона, сижу вот я сейчас и думаю, ежели бы мне да при моем характере тетенькин капитал. Чтобы я тогда сделал. Р-раздолжил бы, могу сказать!

— Выпьемте, Василий Иванович! — сочувственно подхватил Егорин, вновь наполняя стаканчики.

— Вы вот теперь, — продолжал он, — человек сказать еще молодой, а уже от тетеньки большое доверие имеете. Шутка ли! Сегодня в банке сколько получили, Василий Иванович?

Василий Иванович самодовольно улыбнулся.

— 30 тысяч кругленьких. В Америку с ними бы залиться, а? — он рассмеялся полупьяным смехом.

— Здравствуйте! — тихо произнес кто-то.

Портьеры, закрывавшие двери в соседнюю комнату, приподняла маленькая ручка и в залу вошла молодая стройная девушка.

Темное, скромного фасона платье красиво облегало молодую пышную грудь девушки. Она робко и смущенно улыбалась, глядя на собеседников, и стояла в нерешительности среди комнаты.

Егорин привстал.

— Вот познакомьтесь! Прошу любить и жаловать! Господин азбуки глаголет, купеческой первой гильдии сын.

Василий Иванович, в свою очередь, встал и раскланялся с девушкой.

— Позвольте познакомиться, — пробормотал он.

На сцене вновь появилась тетенька.

— Подсаживайся, Катенька, подсаживайся к столику. Вот мы с тобой по женскому сословию выпьем чего-нибудь легонького.

— Ах, что вы! — законфузилась девушка. — Разве это возможно — я не пью.

— Пожалуйте, мадмазель, сюда на диванчик, здесь помягче будет.

Катя все еще улыбалась и как-то застенчиво опустилась на диван рядом с Василием Ивановичем. Ее бойкие серые глаза быстро и с любопытством скользнули по его фигуре. Вино было разлито.

— Вам, тетенька с барышней — мадерцы, а мы коньячку хватим. Ну-ка давайте со свиданием-то…

— Ух, какая крепкая, — закашлялась тетенька.

Катя отпила глоток и поставила рюмку.

— Нет, уж это вы, барышня, оставьте, этим вы нас много обижаете, извольте выкушать всю, — и Василий Иванович потянулся с рюмкой, расплескивая вино и принимая обиженный вид.

— Не привычна я, — отнекивалась Катя, — отродясь не пивала, голова болеть будет.

— И-и, молодка моя! С добрыми людьми посидеть — не будет голова болеть. Выпей себе на здоровье, не конфузься — свои люди.

— Веселее будешь, — поддакнул Егорин.