Томас Чаттертон - [4]

Томас. Ничего я не выдумал! Придет врач, и ты выздоровеешь. Я ему отнес шиллинг. Правда, ему еще надо было съездить в деревню, потому что у порога доктора дожидалась, помимо меня, акушерка, которая хотела проводить его к роженице. Когда я дал ему деньги, он обещал, что сегодня вечером заглянет к тебе. А вот и оставшиеся два шиллинга — чтобы купить лекарство и что ты еще захочешь.

Сара. Я не хочу ни врача, ни лекарств!

Томас. Уже не первую неделю ты жалуешься и просишь помощи: говоришь, тебе нужен врач, добрый совет, уход…

Сара. Три шиллинга не сделают бедного человека богатым.

Томас. Они помогут продержаться. А вскоре у меня появится приработок.

Сара. Спальное место и еду тебе обеспечат, а также постельное белье и одежду — больше ничего.

Томас. Я предприимчив. Попробую писать для газет.

Сара. Ты высоко занесся, и мысли у тебя путаются. Как я могу тебе верить? Ты говоришь о ком-то, описываешь его внешность, упоминаешь, что в Бристоле он появился случайно: чужак, странник, но бедный, хоть и хорошо одет; ко всему прочему — вор, подбирающий с дороги монетки… Так как же его зовут? Проявив к тебе такое расположение, он наверняка назвал свое имя, которое ты до сих пор скрываешь.

Томас. Абуриэль.

Сара. Абуриэль? Это не человеческое имя. Томас, загляни в себя! Ты выдумал это слово. Опусти голову и признай, что ты лжец!

(Стук в дверь, и тотчас входят: тучный рослый господин, адвокат Джон Ламберт; свидетель Джон Макартур и городской писец сэр Эбрахам Исаак Элтон. Вместо приветствия они слегка наклоняют головы. Ламберт оглядывается, делает несколько шагов, стараясь не приближаться к кровати, и останавливается возле книжных полок).

Томас (кланяется). Это мы, сэр: моя мать Сара и я, Томас Чаттертон. Там есть одна довольно ценная книжка, сэр: «The Recueille of the Historys of Troye» бургундского поэта Рауля Лефевра, напечатанная в 1475 году, в Брюгге, искусным Уильямом Кекстоном[5]. Мой покойный отец, который был школьным учителем и церковным певчим, оставил ее нам. Книгу нашли в одном из семи закрытых на семь замков сундуков бургомистра Уильяма Кэнинга, друга короля Генриха VI. Мы поэтому не решились с ней расстаться, хотя могли бы выручить за нее целую гинею. Кроме того, я ее охотно читаю.

Ламберт (неожиданно поворачивается к нему). Вот как… Мне, собственно, ни к чему это знать. Я сам вижу, что у вас имеются старые зачитанные книжки, ни на что не годные.

Сара. Ты слишком навязчив, Томас.

Томас. Простите, сэр… Я только хотел показать, что не вовсе лишен познаний…

Ламберт (поворачивается к кровати Сары). Мы пришли, чтобы заключить договор, — господин городской писец со своим свидетелем и я. Вы, сударыня, утверждали, что ваш законный сын Томас хорошо воспитан и клиентов не отпугнет. (Он приближается к Томасу.) Против его внешнего вида мне возразить нечего; правда, он худее, чем хотелось бы.

Сара. Мы бедны, сэр. Он нарастит мясо, когда начнет столоваться за вашим столом.

Ламберт. Так ты думаешь, что сможешь стоять за пюпитром, копировать документы, составлять счета и прошения?

Томас. Да, сэр.

Ламберт. Ты умеешь читать, понимать прочитанное, писать, считать? Так указано в свидетельстве, выданном Колтонской школой.

Томас. Да, сэр.

Ламберт. Покажи, что ты копировал в последнее время.

Томас. Вас интересует курсив? Или изящные шрифты? Может быть, римский? Я разбираю и печатные буквы, вырезанные Уильямом Кекстоном.

Ламберт (приближается к столу). Что тебе до этого Кекстона? Я хочу увидеть твои последние упражнения.

(Подходит к столу и рассматривает лежащие на нем листы).

Томас. Это, сэр, образчик скорописи — очень быстрого письма.

Ламберт (читает вслух). «— Он вдруг остановился, будто забыл что-то, оглянулся, дотронулся белой рукой до голубой предвечерней дымки и дважды произнес, приглушенно: Я — Абуриэль…»

Томас. Сэр, это ничего не значит, поверьте, — просто упражнение в чистописании. Ты что-то выдумал… И вот оно уже записано, без всякой разумной цели.

Ламберт (с любопытством смотрит на Томаса). Здесь еще раз значится: АБУРИЭЛЬ.

Томас. Потому что, сэр, он дважды это повторил.

Ламберт (берет другой лист). А здесь вся страница заполнена — то мелким каллиграфическим почерком, то крупным, с завитушками… то печатными буквами: АБУРИЭЛЬ АБУРИЭЛЬ…

Томас. Сэр, я просто боялся забыть это имя, вы понимаете? Такое странное имя…

Сара. Томас — Томас!

Ламберт (небрежно бросает листки на стол). Почерк небезупречен; но, может, его удастся поправить… Дело в том, что мы, юристы, предпочитаем составлять документы по-старинному неразборчиво.

Томас. Я легче усваиваю новые навыки, чем другие ученики.

Ламберт. Надо будет попробовать, на что ты годишься. А пока что — вот договор. Внимательно прочитай. На семь лет тебя отдают мне в пользование, как ученика писца. Все это время я буду, согласно обычаю, заботиться о тебе.

Томас (берет договор и читает). — — На протяжении семи лет… он не вправе ни посещать трактиры, ни играть в кости, ни развратничать с проститутками, ни вступать в брак… Ему будут предоставлять еду и питье, хорошего качества и в достаточном количестве, а также белье и шерстяную одежду, жилье и все необходимое… однако стирка и починка одежды не предусматриваются…