Том 9. Позолоченные пилюли - [7]

— Я тебя так люблю, что мог бы даже достать билеты на Шаляпина, хотя это очень трудно. Ты для меня так дорога… дороже даже нового пальто со скунсовым воротником и отворотами. Уйди ты от меня — я бы этого не перенес. Заболел бы, и болел дня три, а то и все четыре.

Это все — искренно, это все — правда. К сожалению, женщины этой правды не любят.

Елена Борисовна была женщина неглупая, но ей простая фраза «я люблю тебя» казалась пресной, куцей, монотонной.

Сидя однажды в своей гостиной на коленях у чужого Николая Сергеевича, она целовала его глаза и настойчиво спрашивала:

— А как ты любишь меня, ну, расскажи?

— Я люблю тебя.

— Ну, я знаю, что любишь, а как, ну как, ну как? Больше чего, например, ты меня любишь?

Николай Сергеевич погладил ее ручку и, не задумываясь, отвечал:

— Больше жизни.

— Серьезно? Ну, а если бы тебе предложили миллион рублей или меня — что бы ты взял?

— Ясное дело: тебя.

— А если бы тебя сделали, например, голландским королем, при условии что ты со мной расстанешься — что бы ты выбрал?

— Я? Я сказал бы: подавитесь вы вашим голландским королевством — отдайте мне Леночку!

— Смотрите-ка, какой он! Это очень мило с твоей стороны. Мой муж, наверное, бы мне этого не сказал. Ты лучше.

— А еще бы. Я тебя люблю понастоящему, а он так себе, с пятого на десятое.

— Послушай… Ну, а если бы вышло так, что одного из вас нужно казнить — тебя или меня, и тебе предложили бы выбор: что бы ты выбрал?

— Неужели, ты не догадываешься? Я сказал бы: вешайте меня, стреляйте в меня, а ее оставьте в покое!..

— Ну, неужели, тебе не было бы жаль жизни? Ты такой молодой, перед тобой хорошее будущее, все тебя любят, в лесу зелень, пахнет сосновыми шишками, в саду сирень, в бокалах золотистое вино — и всего этого ты должен был бы по моей милости лишиться. И навсегда! Понимаешь ты это словечко: навсегда!.. Неужели не жалко?

— Для тебя?! Я только жалею, что все это — область простых разговоров; а случись это в действительности — ты бы увидала, что высказанное — я говорил искренно.

Елена Борисовна опустила голову на его плечо и притихла, призадумалась…

— Да, жаль, — прошептала она. — Жаль, что в действительной жизни не бывает таких случаев, чтобы любимый выбирал между двумя жизнями — своей и ее жизнью.

И вдруг оба подавленно вскрикнули, вскочили и отшатнулись друг от друга в ужасе; вдруг у дверей, ведущих в кабинет мужа, зашевелилась портьера, и зловещий, как сама судьба, голос мужа Елены Борисовны прозвучал сухо и значительно:

— А, по-моему, ты ошибаешься! Такие случаи бывают и в жизни. Вот и сейчас твоему любовнику придется делать выбор: кому сейчас надо будет умереть: тебе или ему…

Глаза мужа, несмотря на его спокойный тон, метали молнии. В голосе чувствовался отдаленный, но приближающийся гром.

А рука крепко и уверенно сжимала револьвер — как будто из железа выкованная рука.

— Марк!! — вскричала жена, падая на колени и простирая к мужу руку.

— Прочь! — рявкнул муж. — Довольно! Ни слезы, ни оправдания тебе не помогут! Все слишком ясно! Ты можешь оставаться пассивной — выбор сделает он! Ну-с, милостивый государь… во имя справедливости, во имя защиты моего семейного очага — один из вас должен умереть… Выбирайте вы. Укажите же: кто? Кого должна поразить моя пуля?..

Николай Сергеевич колебался не более двух-трех секунд…

Подняв голову и, глядя на мужа уверенным, блистающим взором, сказал твердо и раздельно:

— Меня! Она ни при чем. Это я вскружил ей голову и увлек. Я готов. Стреляйте!

Он светло улыбнулся и, не медля, повернулся грудью по направлению неподвижно застывшего дула револьвера.

В диком нечеловеческом ужасе схватилась жена за голову и с подавленным стоном выбежала из комнаты………..

* * *

— Что ж вы… Стреляйте. Я от своих слов не отступлю.

— Вы мужественный человек, — угрюмо покачал головой муж, — но я вас, все-таки, убью. Кстати: у вас, может быть, будет какое-нибудь последнее предсмертное желание или просьба?

Николай Сергеевич пожал плечами, но потом, вздрогнул и с болезненной улыбкой сказал:

— Моя мать… Моя бедная матушка… Я оставлю ее без всяких средств. Все мои деньги в бумагах… Послушайте! Если в вас есть еще человечность — сделайте то, о чем я вас попрошу… Тогда я умру, не проклиная, а благословляя ваше имя.

— Говорите, — сказал муж, — глядя на соперника жестким железным взглядом. — Вы скажете мне, что я должен сделать и потом — умрете. Ну?

— Благодарю, — прошептал приговоренный. — Вы знаете банкирскую контору Шлиппенбах и Ко?..

— О, да. Знаю очень хорошо.

— Там у них лежат мои акции, в которые я вложил все свои деньги. Пятьсот штук Спиридоновского угольного товарищества. Пусть Шлиппенбах их продаст и…

Горько засмеялся муж.

— Я вижу, вы в любви больше понимаете, чем в делах… Не очень-то хорошо будет обеспечена ваша матушка. Ведь эти акции ничего не стоят!

— Я думаю, что вы ошибаетесь… Позавчера еще они стоили по 115.

— Позавчера, — иронически покачал головой муж. — Позавчера. А вы вчерашнего бюллетеня не читали?! Да знаете ли вы, что вчера сделалось известным, что подъездной путь мимо Спиридоновки министерством не разрешен, и акции сразу шлепнулись рублей на 50.