Том 8. Преображение России - [284]

Матийцев почти сказал было: «Голова болела», но это он припомнил потерю сознания, когда его «стукнул» коногон Божок, — это была только муть в голове, а не боль, да еще какая-то «самая сильная», — поэтому, желая быть вполне правдивым, сказал:

— О беспричинных каких-то болях головы, то есть чисто нервных, я, признаться, только слышал, а представить и их все-таки не могу.

— Ну, хорошо, не можете так и не можете! — отозвалась она на это явно раздраженно. — Но боль у меня была адская, — я лежала в постели несколько дней, — и вот тогда я решила на курсы не ехать… И тогда же я решила еще ваше предложение, какое вы мне сделали еще в Москве, принять… Об этом, впрочем, я вам уж писала.

Матийцев вспомнил при этих ее словах игривое письмо ее с искаженными двумя строчками из Ломоносова: «Надежды юношей питают, отраду старцам подают» и с подписью под ними в скобках: «Пушкин»… Очень далеко было от этого письма до теперешнего ее приезда к нему на рудник, и он изумился чрезвычайно, но она не дала ему ни секунды выразить это изумление, — она продолжала своим непререкаемым тоном:

— Это очень гадкое место, эта ваша Голопеевка, и жить здесь, разумеется, нельзя, но вы можете хлопотать, чтобы вас перевели в Харьков, в горное управление… Я уж справлялась об этом у своего дяди: он там значительная персона и для меня может этот ваш перевод устроить… Если только тут вас хорошо аттестуют, имейте это в виду.

Эти небрежно в отношении его сказанные слова пронизали его как острой иглой. Он тоже поднял голову, как и она (до этого держался сутуло), и сказал с усилием:

— Ничего не понимаю, простите!.. И того, что вы говорите, не понимаю, и насчет перевода в Харьков и вашего дяди не понимаю, и приезда вашего сюда не понимаю!.. Решительно ничего не понимаю! Сижу, как в густом тумане!

— Ка-ак так не понимаете? — очень округлила глаза Елизавета Алексеевна и от изумления открыла настолько рот, что Матийцев ясно разглядел у нее вверху слева золотой зуб, блеснувший как будто яростно.

Когда же появился он? Его ведь не было прежде. Это испугало Матийцева: это был как бы первый меткий выстрел времени в ее красоту!.. Золото было, — природное золото, — и в ее густых и длинных, как он знал это, косах, в два ряда облегавших ее небольшую голову; косы остались прежними, но прежде она не подводила бровей и не чернила ресниц…

— Не понимаю, — твердо ответил он на ее вопрос.

— Разве вы не получили двух моих писем, одного за другим неделю назад?

— Нет, не получил. И не мог даже получить.

— Почему не могли?

— Неделю назад меня здесь даже и не было.

— Как не было?.. Где же вы были?

— Ездил судиться за обвал в шахте с человеческими жертвами.

— Судиться… За обвал… в шахте? — медленно повторила она. — Как же это вышло?

— Да, судился, как и полагается это, и приговорен отбывать наказание в Ростове, куда я должен буду ехать… Вот видите, приготовился как раз перед вашим приездом укладывать свой чемодан.

Это было придумано им внезапно, даже, пожалуй, неожиданно для себя самого, но он увидел, что это возымело нужное действие: вид у Елизаветы Алексеевны стал ошеломленный.

— Я приехала к вам, — проговорила она сразу упавшим тоном, — а вы… Как же это так вышло?.. Почему же вам не передали моих писем?

— Не знаю… Совершенно ничего не знаю об этих письмах… А что я начал укладываться, то вот, — и он снова показал глазами на раскрытый свой чемодан.

— Я вам писала, что приняла решение приехать к вам, — резко сказала она. — Меня не пропускал там какой-то стражник в воротах, или кто он такой, не знаю, — но я сказала…

— Да, посторонних людей не пропускают, — вставил Матийцев.

— Но я сказала, что я не посторонняя, а ваша невеста!

Это вышло у Елизаветы Алексеевны сильно, и Матийцев сидел пораженный. Что-то случилось с нею там, в отцовском старом деревянном доме с антресолями, но что именно? Опять мелькнул в памяти корнет-кирасир с теннисной ракеткой в руке, но ведь было там на площадке около дома и еще несколько молодых людей, только в штатском… По случаю Пасхи пальцы Лили были тогда в краске для яиц… Кто был причиной такого неожиданного для него поступка Лили?.. У нее есть отец, мать, братья, как он узнал тогда в Воронеже; с их ли ведома или не спросясь их поехала она к нему одна, в Голопеевку? Затолпилось сразу столько вопросов, что тесно от них стало в голове Матийцева…

— Что с вами случилось? — спросил он ее уже как бы не от себя лично, а в силу нового своего участья к людям, которых жаль, если они страдают, кто бы они ни были, все равно.

— Как «что со мною случилось»? — резко спросила она. — Этому стражнику здешнему я сказала правду.

— Правду?.. То есть как именно правду?.. Невеста — это невеста, а вы?.. — непонимающе бормотал Матийцев.

— Но ведь вы должны были получить мои письма? В конторе здесь, или как это у вас называется?

— Вы думаете, что они попали в мое отсутствие в контору и там… Что там могло с ними случиться? Просто валяются где-нибудь в столе, и о них забыли.

— Если даже так, то почему вы о них не справились?

Тут Матийцеву показалось, что она с большим трудом сказала это, как будто перехватило дыхание от сдерживаемого волнения.