Том 7. Звездные дневники Ийона Тихого. Из воспоминаний Ийона Тихого - [163]

Интересно, кто делает эти шары? Наверное, какие-нибудь кустари. У последнего шара, который я наблюдал в бинокль до того, как у меня его забрала обезьяна, сетка была сплетена из удивительно коротких шнурков, вроде ботиночных,— может быть, в Европе тоже стали ходить босиком? Наверное, длинные шнуры тоже плелись под наблюдением компьютеров. Страшно сказать, но я своими ушами слышал, прежде чем радио замолчало, что уже нет доллара. Издох, бедняжка... Жаль только, что не довелось вблизи наблюдать Переломный Момент.

Представляю себе— слабый блеск и треск— и машинная память в мгновение ока стала пуста, как мозг новорожденного, а из информации, ставшей материей, неожиданно образовался маленький Космосик, Вселенчик, Мирозданчик — и так в комочек атомного праха превратились знания, накопленные веками. Из радиопередач я узнал, как выглядит этот Микрокосмос, малюсенький и замкнутый так, что нет возможности в него проникнуть. С точки зрения нашей физики он, кажется, представлял собой особый вид пустоты, а именно: «Пустоту Равноплотную Полностью Непроницаемую». Он не поглощает света, его невозможно растянуть, сжать, разбить, вылущить, потому что он находится вне нашей Вселенной, хотя вроде и внутри ее. Свет соскальзывает по его овальным краям, его обтекают любые ускоренные частицы, и хотя трудно себе это представить, но авторитеты утверждают, что оный, как его называет Донда, Космососунок является вселенной, во всем равной нашей, то есть содержит в себе туманности, галактики, звездные скопления, а может быть, уже и планеты с развивающейся жизнью. Тем самым можно сказать, что люди повторили феномен Творения, правда совершенно того не желая, ибо меньше всего стремились к такому результату.

Когда Космососунок появился на свет, среди ученых воцарилось полнейшее замешательство, и только тогда один за другим они стали вспоминать о предостережении Донды и наперебой принялись слать ему письма, вызовы, телеграммы, а также всяческие почетные дипломы, экстренно присуждаемые великому Донде. Но как раз в этот момент профессор уложил чемоданы и уговорил меня уехать с ним вместе в пограничный район, который он исследовал и облюбовал заранее. С собой он взял кофр с книгами, ужасно тяжелый — я в этом убедился лично, потому что последние пять километров тащил его на себе после того, как у нас кончился бензин и вездеход застрял. Теперь от него ничего уже не осталось — разобрали павианы. Я думал, что профессор хочет продолжить научную работу, чтобы заложить краеугольный камень возрождаемой цивилизации, но не тут-то было. Донда удивил меня! У нас, конечно, были в большом количестве винтовки, наборы инструментов, пилы, гвозди, компасы, топоры и другие вещи, список которых профессор составил, опираясь на карманное издание «Робинзона Крузо». Кроме того, он взял с собой подшивки журналов «Physical Review», «Physical Abstracts», «Futurum», а также папки, полные газетных вырезок, посвященных закону Донды.

Каждый вечер после обеда проводился сеанс наслаждения кровной местью— радио, включенное на половину громкости, передавало самые свежие кошмарные известия, снабженные комментариями знаменитых ученых, профессор же, пыхтя трубкой, с полузакрытыми глазами слушал мое чтение выбранных в этот вечер наиболее ядовитых насмешек над законом Донды, а также различных инсинуаций и ругательств в адрес самого автора (последние, собственноручно подчеркнутые им красным карандашом, мне иногда приходилось читать по нескольку раз). Признаться, это времяпрепровождение мне скоро надоело. Увы, даже великий разум может поддаться навязчивой идее. Когда я отказался продолжать чтения, профессор стал удаляться в джунгли на прогулки, будто бы оздоровительные, но как-то раз я застал его на поляне читающим толпе удивленных павианов наиболее примечательные выдержки из «Природы».

Профессор стал невыносим, но все-таки я с тоскою жду его возвращения. Старый Марамоту говорит, что Бвана Кубва не вернется, потому что его похитил злой Мзиму, принявший облик осла. Перед отбытием профессор сообщил мне важные сведения, которые произвели на меня большое впечатление. Во-первых: из закона Донды вытекает равноценность всякой информации— все равно, гениальными или кретинскими будут биты сообщений, но в любом случае их нужно сто миллиардов для создания одного протона. А значит, в равной степени и мудрое, и идиотское слово становится веществом. Это замечание в совершенно новом свете представляет философию бытия.

Может быть, гностики и Мани[70] были не такими уж еретиками, как это представила церковь? Однако возможно ли, чтобы Космос, появившийся от произнесения гептильона глупостей, ничем не отличался от Космоса, созданного из произнесенной мудрости?

Я заметил, что Донда что-то пишет по ночам. С большой неохотой он признался мне, что это новый его труд: «Introduction to Svarnetics, или Inquiry into the General Technology of Cosmoproduction»[71]. К сожалению, профессор забрал рукопись с собой. Знаю только, что, по его мнению, каждая цивилизация подходит в свое время к порогу творения Космоса. Мир сотворяют в равной мере и те, кто сверхгениален, и те, кто впал в абсолютный идиотизм. Так называемые черные и белые дыры, открытые астрофизиками, — это места, в которых необычайно мощные цивилизации попытались обойти барьер Донды или выбить из-под него основы, но ничего из этого у них не вышло, сами себя вышибли из Вселенной.