Том 7. Звездные дневники Ийона Тихого. Из воспоминаний Ийона Тихого - [161]
— Как это— в материю?— изумился я.
— Материя, энергия и информация являются тремя проявлениями массы, — терпеливо объяснял Донда, — и могут взаимно превращаться согласно законам сохранения. Ничто не проходит даром — так устроен мир. Материя превращается в энергию, энергия и материя нужны для создания информации, а информация может снова обратиться в материю, но только при определенных условиях. Перейдя критическую массу, она исчезает, как будто ее ветром сдуло. Это и есть барьер Донды, граница прироста знаний... Конечно, их можно накапливать и дальше, но только уже в разрежении. Каждая цивилизация, которая до этого не додумается, сама попадает в ловушку. Чем больше она соберет знаний, тем дальше откатится к невежеству, к пустоте,— не странно ли? А знаешь, как близко мы подошли к этому порогу? Если прирост информации будет продолжаться такими же темпами, то через два года произойдет...
— Что? Взрыв?
— Где там! Самое большее— ничтожная вспышка, которая и мухи не повредит. Там, где находились миллиарды битов, останется горстка атомов. Пожар цепной реакции обежит весь мир со скоростью света, опустошая все блоки памяти компьютеров, и везде, где плотность информации превышает миллион битов на кубический миллиметр, останется соответствующее количество протонов — и пустота.
— Но надо же предостеречь, сообщить...
— Разумеется. Я уже сделал это. Но безрезультатно.
— Почему? Неужели уже поздно?
— Нет, попросту мне никто не поверит. Такое сообщение должно исходить от авторитета, а я ведь— шут и мошенник. В мошенничестве я мог бы оправдаться, а вот от шутовства мне не избавиться никогда. В конце концов— не стану врать— я даже не попытаюсь от него отделаться. В Штаты я послал официальное сообщение, а в «Природу» вот эту телеграмму. — Он подал мне черновик: «Cognovi naturam rerum. Lord’s countdown made the world. Truly yours Donda»[68].
Увидев, что я замер, профессор ехидно усмехнулся:
— Ты плохо обо мне подумал! Дорогой мой, я ведь тоже человек и плачу им добром за зло. Депеша содержит важный смысл, но они ее бросят в корзину или высмеют. Это моя месть. Не понимаешь? Тебе известна самая модная теория возникновения космоса — Big Bang Theory[69]. Как возник Космос? В результате взрыва! Что взорвалось? Что вдруг материализовалось? Вот тебе божественный рецепт: считать от бесконечности до нуля. Когда Бог досчитал до нуля, информация материализовалась взрывным путем— согласно формуле эквивалентности. Так воплотилось Слово, взорвавшись туманностями, звездами, — из информации возник Космос.
— Вы на самом деле так думаете, профессор?
— Доказать этого нельзя, но, во всяком случае, это не противоречит закону Донды. Не думаю, чтобы это был именно Бог, однако кто-то это сделал на предыдущем этапе, может быть, группа цивилизаций, которые взорвались вместе, как созвездие Сверхновых. А теперь — наша очередь. Компьютеризация свернет голову цивилизации, хотя сделает это вполне деликатно...
Я понимал возбужденное состояние профессора, но словам его не мог поверить. Мне казалось, что он ослеплен желанием отомстить за все предыдущие унижения. Увы, он оказался прав. Однако взять хотя бы эту депешу— ведь он сам способствовал непризнанию своего открытия.
У меня немеет рука и кончается глина, однако я должен писать дальше. В общем футурологическом шуме никто не обратил внимания на слова Донды. «Природа» промолчала, написали о нем только «Панч» и бульварная пресса. Одна-две газеты опубликовали фрагменты его предостережения; но научный мир даже ухом не повел. Это не умещалось в моей голове. Когда я понял, что мир стоит перед катастрофой, а наши призывы воспринимаются как крики того пастуха из басни, который слишком часто кричал «волки», я однажды ночью не удержался от горьких слов. Я упрекнул профессора в том, что он сам надел шутовскую маску, компрометируя свои исследования шаманским фасадом. Он выслушал меня с жалкой, дрожащей в углах рта усмешкой, которая не сходила с его лица. Может быть, это был просто нервный тик.
— Иллюзии, — сказал он наконец, — иллюзии. Если магия— вздор, то ведь и я появился из вздора. Я не могу тебе сказать, когда догадка перешла у меня в гипотезу, потому что я сам этого не знаю. Я сделал ставку на неопределенность. Мое открытие— это физика и принадлежит физике, только такой, которую никто не заметил, потому что дорога к ней вела через области, осмеянные и поставленные вне закона. Надо было начать с мысли о том, что слово может стать телом, что заклинание может материализоваться, нужно было нырнуть в этот абсурд, чтобы попасть на другой берег, туда, где очевидностью является эквивалентность информации и массы. Так или иначе, необходимо было пройти через магию, не обязательно через ту игру, которой занимался я, но любой шаг вначале показался бы бессмысленным, подозрительным, еретическим, достойным насмешек. Что создал я? Шутовскую маску? Ложное обоснование? Ты прав, я ошибся в том, что недооценил глупости мудрости, которая царит у нас в науке. В нашу эпоху упаковок обращают внимание на ярлык, а не на содержание... Объявив меня жуликом и проходимцем, господа ученые ввергли меня в небытие, из которого я не могу быть услышанным, если бы даже ревел, как иерихонские трубы. Чем громче крик, тем сильнее смех. Но кто, в сущности, здесь занимался магией? Разве этот их жест отторжения и проклятия не относится к области магических ритуалов? Последний раз о законе Донды писал «Ньюсуик», перед этим «Тайм», «Шпигель». «Экспресс»— не могу пожаловаться на недостаток популярности! Ситуация безысходна именно потому, что меня читают все— и не читает никто. Кто еще не слышал о законе Донды? Читают и покатываются со смеху: «Don’t do it!» Видите ли, для них важны не результаты, а путь, по которому к ним приходят. Есть люди, лишенные права делать открытия— например, я. Теперь я сто раз мог бы присягнуть, что проект был тактическим маневром, приемом, может быть, некрасивым, но необходимым, мог бы каяться и исповедоваться публично — ответом был бы только смех. Я не понял, что, войдя в клоунаду, не смогу из нее выбраться. Единственное утешение, что катастрофу все равно не удалось бы предотвратить.
