Том 7. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле - [279]
Покинув страну лжи, Пантагрюэль и его друзья вскоре достигли наконец цели своего путешествия. Они подплывают к Фонарной стране, описание которой Рабле заимствовал из «Истинной истории», широко использованной им в четвертой книге. Это добрый знак. Подражания Лукиану позволяют думать, что мы имеем дело с подлинным Рабле и что мы, пожалуй, проникнем в храм и услышим долгожданное слово оракула. Фонария населена живыми фонарями. Ее королева — это фонарь в платье из горного хрусталя, дамаскированного и усыпанного крупными алмазами. Фонари царской крови облечены в одежду из стразов, остальные — в роговую, бумажную, клеенчатую. Один из фонарей — глиняный и напоминает печной горшок. Это фонарь Эпиктета, который, если верить Лукиану, был продан любителю за три тысячи драхм.
Пантагрюэлисты отужинали у королевы. По всей вероятности, речь здесь идет о философическом пиршестве, а фонари, светильники олицетворяют собою мудрость и добродетель. По окончании пира королева предоставляет гостям выбрать себе в путеводители по фонарю. Здесь говорит сам Рабле, да и кто, кроме Рабле, мог бы сказать то, что вы сейчас услышите?
«Нами был выбран и предпочтен спутник великого учителя Пьера Лами. Некогда я был с ним близко знаком, он тоже узнал меня, и мы сочли его самым совершенным, самым подходящим, самым ученым, самым мудрым, самым красноречивым, самым добрым, самым благожелательным и наиболее способным вести нас, чем кто-либо другой в этом обществе. Выразив нашу чрезвычайную признательность ее величеству королеве, мы отправились на корабль, провожаемые семью молодыми фонарями, всю дорогу балагурившими, но не горевшими, так как уже сияла светлая Диана».
Кто, кроме Рабле, мог написать эти изумительные строки? Кто еще мог сорок лет спустя, создавая ученую аллегорию, вспомнить о юном монахе из Фонтенейского аббатства, занимавшемся вместе с мэтром Франсуа, делившем с ним опасности и гадавшем на Вергилии, дабы узнать, нужно ли бояться «нечистой силы»? Кто, кроме Рабле, мог принести этому другу юных лет столь щедрую дань благодарной памяти?
Но вот мы уже у оракула Божественной Бутылки, на расположенном по соседству с Фонарией острове, куда Пантагрюэля и его спутников привел мудрый фонарь. Сперва они попадают в обширный виноградник, засаженный всевозможными лозами, на которых круглый год можно видеть листья, цветы и ягоды. Ученый фонарь велит каждому съесть по три виноградины, наложить листвы в башмаки и взять в левую руку по зеленой ветке.
В конце виноградника находилась украшенная трофеем кутилы античная арка, а за ней открывалась взору беседка, сплетенная из усыпанных виноградинами лоз, — туда-то и вошли наши путники.
— В былое время под таким навесом не осмелился бы пройти ни один верховный жрец Юпитера, — заметил Пантагрюэль.
— Причина тому — мистического свойства, — сказал наш пресветлый фонарь. — Если б жрец бога богов здесь прошел, то виноград, сиречь вино, оказался бы у него над головой, и можно было бы подумать, что он находится во власти и в подчинении у вина, а между тем жрецам, а равно и всем лицам, предающимся и посвящающим себя созерцанию божественного, надлежит сохранять спокойствие духа и избегать всяческого расстройства чувств, каковое ни в одной страсти не проявляется с такой силой, как именно в страсти к вину. И вы равным образом, пройдя под этим навесом, не имели бы доступа в храм Божественной Бутылки, когда бы башмаки ваши не были полны виноградных листьев, а это в глазах почтенной жрицы Бакбук послужит доказательством обратного, а именно того, что вы презираете вино и попираете его ногами.
По сводчатому переходу, расписанному фресками, изображавшими пляску сатиров и женщин, и напоминавшему разрисованный погребок первого города в мире — Шинона (вот где снова чувствуется подлинный Рабле!), они спустились под землю. Там высился яшмовый портал, на котором золотыми буквами было написано:
Двери растворились. В глаза посетителям бросились две голубые плиты из индийского магнита.
На одной из них было написано:
Ducunt volentem fata, nolenlem trahunt.
Автор переводит это так: «Покорного судьбы ведут, сопротивляющегося тащат».
На другой было начертано греческое изречение: «Все движется к своей цели».
На мозаичном полу храма были изображены виноградные ветви, ящерицы и улитки, — его описание свидетельствует о том, что автор видел римскую мозаику. Своды и стены также были украшены мозаичными изображениями победы Бахуса над индийцами и старого Силена, окруженного юными поселянами, рогатыми, как козлята, свирепыми, как львы, все время певшими и плясавшими. Описание этих картин обличает в авторе поклонника античного искусства и прежде всего усердного читателя Филострата[597] и Лукиана. Огромное и вместе с тем точно указанное число фигур, — семьдесят девять тысяч двести двадцать семь по одну сторону и восемьдесят пять тысяч сто тридцать три по другую, — это обычный статистический прием мэтра Франсуа. На лампе, освещавшей храм не менее ярко, чем солнце, было вырезано изображение детской драки. Масло и фитиль горели в ней непрерывно, так что не было необходимости ее заправлять.
