Том 7. Книга 1. Автобиографии, надписи и др. - [75]

Есенин пел «озорные», другие частушки в дружеском кругу и позднее. В один из вечеров в кафе «Домино» (1919 г.) звучали есенинские четверостишия о поэтах. А. М. Сахаров вспоминал: «Следуют частушки о Блоке, Ахматовой, Кузмине, Василии Каменском и других. Он чередует их с деревенскими мотивами, ухарскими и подчас вульгарными:

Сапоги у нас простые (смазные),

Ножи кованые…

Мы ребята холостые,

Практикованные.

Эх, поп попадью

Переделал на бадью,

Руки-ноги отрубил,

В ж… пороху набил.

В зале слышен сдерживаемый смех, и вдруг раздается хохот. Есенин смотрит, недоумевая. И начинает доказывать, что ничего дурного он не сказал, что это дурные мысли у слушавших, что слово это есть отглагольная форма имени существительного, происходит от слова «шепот». Хохот растет… Он бросает петь и уходит с эстрады» (Сахаров А. М. Обрывки памяти. Вступ. заметка, публ. и подготовка текста А. А. Козловского. — Журн. «Знамя». М., 1996, № 8, август, с. 173).

Н. К. Вержбицкий вспоминал о времени пребывания поэта в Тифлисе в 1924 г.: «Есенин сам любил петь и сочинять частушки. Но из этих бойких народных миниатюр его память сохраняла главным образом лирическое. Он часто напевал:

Моя досада — не рассада,

Не рассадишь по грядам!

Моя кручина — не лучина,

Не сожжешь по вечерам».

(Вержбицкий Н. Встречи с Есениным. Воспоминания. Тбилиси, 1961, с. 89).

О любви Есенина к народным лирическим миниатюрам писал и Э. Я. Герман (Эмиль Кроткий; 1892–1913): «Певал он охотно частушки под гитару. Знал напевы нескольких губерний. Голос у него был, как говорится, „небольшой, но приятного тембра“. Ласковый, задушевный. Окинет слушателей улыбчивым взглядом и начнет своим характерным, немного в нос, говорком:

— Дорогой, куда идешь?

— Дорогая, по воду.

— Дорогой, не простудись

Да по такому холоду.

Посмотрит, точно спрашивая: хорошо ведь? — и дальше:

— Дорогой, куда идешь?

— Дорогая, в лавочку.

— Дорогой, не позабудь

Купить помады баночку.

Эти частушки он пел у меня не раз. Любил их, а может, и потому пел, что любили их мы. Целый вечер, бывало, поет.

Хорош он был в такие тихие вечера» (Материалы, с. 157–158).

Первая попытка Есенина напечатать собранные частушки была связана, вероятно, с упомянутым выше Книгоиздательством «Краса». Весной 1915 г. Есенин писал из Петрограда М. П. Бальзамовой: «Извините, что я обращаюсь к Вам с странной просьбой. Голубушка, будьте добры написать мне побольше частушек. Только самых новых. Пожалуйста. Сообщите, можете ли Вы это сделать. Поскорей только» (см. т. 6 наст. изд.). Была ли выполнена просьба Есенина — неизвестно.

Летом того же 1915 года поэт сообщает из Константинова в Петроград Д. В. Философову: «Тут у меня очень много записано сказок и песен» (см. т. 6 наст. изд.). Вполне возможно, что под «песнями» скрываются и частушки.

Обещание С. М. Городецкого устроить печатание собранных Есениным частушек осталось невыполненным. Книгоиздательство «Краса», объявившее выпуск есенинского сборника, напечатало только книгу «А. С. Пушкину. Стихотворение С. Городецкого с примечаниями» и прекратило свое существование. Каких-либо конкретных данных о степени готовности к печати книги Есенина «Рязанские побаски, канавушки и страдания» не обнаружено.

Новая попытка напечатать собранные частушки была предпринята Есениным уже после его переезда из Петрограда в Москву. Опубликованные в газете «Голос трудового крестьянства» — пять подборок частушек, в том числе «(О поэтах)» — вобрали, надо полагать, только часть имевшихся у Есенина такого рода произведений. Были ли еще публикации — не установлено.

Готовя частушки к печати, Есенин провел определенную систематизацию материала, часть его сгруппировал тематически («Девичьи (полюбовные)», часть — по формальным признакам («Прибаски», «Страданья»).

Поэт собирал или, во всяком случае, подготовил для публикации в газете частушки наиболее выразительные, связанные с важными жизненными реалиями. Не случайно многие варианты этих четверостиший были широко распространены в России не только в годы их записи, но и раньше, и позже, бытуют они и в наше время.

Например, один из вариантов «есенинской» частушки «Пускай хают нас, ругают…» (с. 336) был записан в Тверской губернии еще в 1902 году:

Нас и хают и ругают,

А мы хаены живем,

Мы и хаены-отчаянны

Нигде не пропадем.

(Симаков В. Сборник деревенских частушек… Ярославль, 1913, стб. 198; далее — Симаков).

Прошло почти столетие, но частушка не умерла. В несколько измененном виде она живет ныне в Московской области:

Тещу хают и ругают,

А мы хаянны живем.

Мы и хаянны — отчаянны!

Нигде не пропадем!

(Частушки от Светланы Калугиной. — Газ. «Вечерняя Москва», 1997, 12 февр., № 34, с. 8)

В Тверской губернии в 1911 г. пели такой вариант четверостишия «Наши дома работа́ют…» (с. 323):

Наши дома работа́ют,

Мы во Питере живем;

От нас денег ожидают,

Мы в опорочках идем.

(Симаков, стб. 549)

На Урале в 1913–1916 годах частушка «Милая сестрица…» (с. 321) звучала по-иному:

Дорогой родитель мой,

Давай поделимся с тобой:

Тебе — соху, борону,

А мне — чужую сторону.

(Дореволюционный фольклор на Урале, Свердловск, 1936, с. 171)

К 1909–1913 годам относятся записи варианта частушки «Маменька ругается…» (с. 319) в Вологодской, Ярославской и Архангельской губерниях: