Том 7. Книга 1. Автобиографии, надписи и др. - [74]

О живом интересе Есенина к припевкам, своеобразном их исполнении свидетельствовали многие его современники.

«…Частушки… — замечал, в частности, В. С. Чернявский, встречавшийся с поэтом в военном Петрограде, — были его гордостью не меньше, чем стихи; он говорил, что набрал их до 4000 и что Городецкий непременно обещал устроить их в печать» (Восп., 1, 202).

Одно из первых появлений Есенина с частушками произошло на квартире Мережковских в марте 1915 г. «…Молодой рязанский парень, новый поэт «из народа»… — вспоминала позже З. Н. Гиппиус, — во весь голос принялся нам распевать «ихние» деревенские частушки.

И надо сказать — это было хорошо. Удивительно шли — и распевность, и подчас нелепые, а то и нелепо-охальные слова — к этому парню в «спинжаке», что стоял перед нами, в углу, под целой стеной книг в темных переплетах. Книги-то, положим, оставались ему и частушкам — чужими; но частушки, со своей какой-то и безмерной — и короткой, грубой удалью, и орущий их парень в кубовой рубахе, решительно сливались в одно.

Странная гармония. Когда я говорю «удаль» — я не хочу сказать «сила». Русская удаль есть часто великое русское бессилие» (РЗЕ, 1, 83–84).

Частушки Есенин исполнял охотно.

В октябре 1915 г. в концертном зале Тенишевского училища в Петрограде состоялся литературно-художественный вечер «Краса». На этом вечере, как писал С. М. Городецкий, «Есенин читал свои стихи, а кроме того, пел частушки под гармошку и вместе с Клюевым — страдания… В неосуществившемся же издательстве „Краса“ были объявлены первые книги Есенина: „Рязанские побаски, канавушки и страдания“ и „Радуница“» (Восп., 1, 181).

В том же году в одной из петроградских квартир, вспоминал А. П. Чапыгин, «Есенин сидел на низенькой табуретке, обитой какой-то тканью, и, играя на гармошке, пел частушки. Частушки тогда были очень модны» (Чапыгин А. По тропам и дорогам. М., 1931, с. 290). В мемуарном очерке «О Сергее Есенине» А. П. Чапыгин отметил: «Частушек С.А. ‹Есенин› знал множество, а пел их, как поют деревенские парни» (Воспоминания-95, с. 156).

В начале января 1916 г. в Петрограде же Есенина слушала М. И. Цветаева. «Есенин, — писала она в очерке «Нездешний вечер» (1936), — читает „Марфу Посадницу“… Потом частушки под гармонику точно из короба, точно из ее кузова сыплющимся горохом говорка…» (Цветаева М. Проза, М., 1989, с. 270, 271–272).

На одной из молодежных вечеринок, рассказывает В. С. Чернявский, после стихов Есенин «принялся за частушки… Многие частушки были уже на рекрутские темы, с ними чередовались рязанские „страдания“, показавшиеся слушателям менее красочными. Но Сергей убежденно защищал их, жалея только, что нет тальянки, без которой они не так хорошо звучат. Пел он по-простецки, с деревенским однообразием, как поет у околицы любой парень. Но иногда, дойдя до яркого образа, внезапно подчеркивал и выделял его с любовью, уже как поэт» (Восп., 1, 202).

В другой раз, по словам В. С. Чернявского, Есенина «попросили петь частушки, напоминая, что у него есть, как он сам признался, и „похабные“. Погасили для этой цели электричество. По обыкновению, Сергей согласился очень охотно, с легкой ухмылочкой. Но простая черноземная похабщина не показалась слушателям особенно интересной… Начав уверенно, Сергей скоро стал петь с перерывами, нескладно и невесело, ему, видимо, было не по себе. И когда голос футуриста, читавшего перед тем свою поэму об аэропланах, вдруг громко произнес непристойно-специфическую фразу, пение оборвалось на полуслове, словно распаялось… Зажгли свет, и некоторые гости, в том числе и Есенин, стали расходиться» (Восп., 1, 205).

Пианист Всеволод Пастухов рассказывал, как на вечере в квартире Рюрика Ивнева в присутствии поэтов Михаила Кузмина, Георгия Иванова, Георгия Адамовича, Осипа Мандельштама Есенин читал свои стихи. Одних слушателей стихи оставили холодными, другие «были в каком-то телячьем восторге». Потом Есенин начал петь нецензурные частушки, и тут «оставшиеся холодными» «пришли в восторг». «Кузмин сказал: „Стихи были лимонадцем, а частушки водкой“» (РЗЕ, 1, 88–89).

Представленье об «озорных» или «нецензурных» частушках, что пел Есенин, дают два четверостишия, приведенные Георгием Ивановым в письме к В. Ф. Маркову (Ivanov G., Odojevceva I. Briefe an Vladimir Markov. Köhln; Weimar; Wien; 1994):

На лужайке у кринички

Зайчик просит у лисички,

А лисичка не дает —

Зайчик лапкой достает.

Не идите девки замуж,

А живите в бардаке —

Каждый день п…а сырая

И полтинничек в руке.

(Тексты частушек цит. по рецензии Н. А. Богомолова на вышеназванную книгу писем Г. Иванова и И. Одоевцевой. — Журн. «Новое лит. обозр.», М., 1995, № 11, с. 363)

Как вспоминал Рюрик Ивнев, пел Есенин частушки и на модную тогда тему — «Гришка Распутин и царица»:

«Уж я баню истоплю,

Мыла желтого куплю,

Буду Грише мыть живот,

Пусть сильней меня е…т.

Не ходи крутой тропой,

А ходи пологой —

Ты мне дочку не срами:

За п…у не трогай.

Барина — разбарю я,

Графа — я разграфлю.

В бане Гришку е…у я,

Всем ему потрафлю.

— Это пел Есенин от лица царицы, — говорил Рюрик Ивнев, — там еще был диалог от имени одной из дочерей, а потом слова самого царя» (Бишарев О. Рюрик Ивнев. — Журн. «Лик», Донецк, 1995, № 1, с. 5).