Том 7. Изборник. Рукописные книги - [32]

Капризы яркие и нежные мечтанья

Наводят на душу нам всем очарованье.

О вы, которым грусть успела сердце сжать,

Придите прелестям концертов тех внимать.

Ногою лёгкою он трогает педали,

Чтоб за аккордами сладчайшие звучали.

Грозу ль, Нептунов гнев ты нам изобразишь,

И вот вдоль клавишей ты громом прогремишь.

И руки лёгкие не ведают покоя,

Бежа одна другой, одна другую кроя.

Едва там каждый звук замрёт и замолчит,

Другой легчайший звук в ответ ему летит,

И мысль твоя ясна, в веселии иль в злости,

И жизнь твоя рука дарит слоновой кости.

Упрёки тщетные! Напрасная печаль!

И вдохновенье спит, и смолкнул твой рояль.

Увы! Перед тобой в чернильнице чернила,

Но пыль твоё перо бессильное покрыла.

Бумага близ него, нетронута, бела,

В порядке, пачками на длинный стол легла,

Подпёрши голову небрежною рукою,

Ты книгой увлечён, неведомо какою;

Другая же рука над лаковым твоим

Протянута столом, недвижным и немым,

И пальцы заняты игрою машинальной,

В бесплодной лёгкости и в лености фатальной.

В альбом («Девушка в тёмном платье…»)

Девушка в тёмном платье

Пришла ко мне, и я думаю:

Какое на неё заклятье

Положила жизнь угрюмая?

Закрыл глаза, и мне кажется:

Она хорошо размерена,

Злое к ней не привяжется,

Её заклятье – уверенность.

В альбом («Камни плясали под песни Орфея…»)

Камни плясали под песни Орфея,

Но для чего же такой хоровод!

Каменной вьюги любить не умея,

Сердце иных плясунов призовёт.

Близко приникнул к холодной и белой

Плоскости остро-внимательный взор,

И расцветает под кистью умелой

Вьюгою красочных плясок фарфор.

В красках и формах содеяны чары

Этой упорной работой очей,

И улыбаются мудрые лары

Тайне заклятий и силе огней.

А чародейка заплакать готова:

Тайну заклятий скрывает узор,

И сотворившей отгадного слова

Выдать не хочет коварный фарфор.

«Слышу песни плясовой…»

Слышу песни плясовой

Разудалый свист и вой.

Пьяный пляшет трепака,

И поёт у кабака:

«Тёмен был тяжёлый путь,

Негде было отдохнуть.

Злоба чёрта стерегла

Из-за каждого угла.

Только всё ж я хохотал,

В гулкий бубен грохотал,

Не боялся никого,

Не стыдился ничего.

Если очень труден путь,

Можешь в яме отдохнуть.

Можешь, только пожелай,

И в аду воздвигнуть рай». –

«Чьи, старик, поёшь слова?» –

«Эх, с мозгами голова!

Был когда-то я поэт,

А теперь поэта нет.

Пьяный, рваный, весь я тут.

Скоро в яму сволокут

И зароют кое-как.

Дай полтинник на кабак!»

«Грумант покрыт стеклянной шапкой…»

Грумант покрыт стеклянной шапкой.

Под этой шапкой так тепло,

Что у девицы, очень зябкой,

Давно смущение прошло.

Что ей громады ледяные

И внешний ветер и мороз!

Ведь стёкла отразят сплошные

Разгул неистовых угроз.

Искусственное здесь сияет

Светило, грея дивный сад,

И роза здесь благоухает,

И зреет сочный виноград.

Где мирт вознёсся горделиво

На берегу прозрачных вод,

Нагие девы нестыдливо

Ведут весёлый хоровод.

Грохочут бубны и тимпаны

В руках у отроков нагих.

Но вот вином полны стаканы,

И шум веселия затих.

Настало время пожеланий.

Чего ж, однако, им желать,

Когда и льдины в океане

Уж начали истаевать!

Межатомное разложенье

Постигло только грамм один,

И началось передвиженье

И таянье последних льдин.

«Идёшь, как будто бы летишь…»

Идёшь, как будто бы летишь,

Как будто бы крылаты ноги,

Которыми ты золотишь

Взвеваемую пыль дороги.

Спешишь в просторах голубых,

Упруго попирая землю.

Я звукам быстрых ног твоих,

Невольно улыбаясь, внемлю.

Мелькнула, – вот уж вдалеке

Короткой юбки вьются складки.

Остались кой-где на песке

Ног загорелых отпечатки.

«Ни презирать, ни ненавидеть…»

Ни презирать, ни ненавидеть

Я не учился никогда.

И не могла меня обидеть

Ничья надменность иль вражда.

Но я, как унтер Пришибеев,

Любя значенье точных слов,

Зову злодеями злодеев

И подлецами подлецов.

А если мелочь попадётся,

Что отшлифована толпой,

Одна мне радость остаётся, –

Назвать клопом или клопой.

«С Луны бесстрастной я пришла…»

С Луны бесстрастной я пришла.

Была я лунною царицей.

На всей планете я слыла

Красавицей и чаровницей.

Бывало, Солнце и Земля,

На небе пламенея вместе,

Сжигали лунные поля

Дыханьем беспредельной мести.

В подвалах укрывались мы

Или спешили к антиподам,

Чтоб отдохнуть в объятьях тьмы

Под звёздным полуночным сводом.

Разъединялися потом

Огнём наполненные чаши,

И наслаждались ясным днём

И мы, и антиподы наши.

Великой силой волшебства

Себя от смерти я хранила,

Жила я долго, и слова

Пророчеств дивных говорила.

Открыла я, в теченье дней

И двух светил всмотревшись зорко,

Что дни становятся длинней

И что земная стынет корка.

Смеялися моим словам,

Но, исполняя повеленье,

Подвалы рыли, чтобы там

Найти от гибели спасенье.

И всё, предсказанное мной,

Сбывалось в медленные годы,

И наконец над всей Луной

Воздвиглись каменные своды.

Наукой изощрённый ум

Все входы оградил в подвалы.

Машин могучих гулкий шум

Сменяли трубы и кимвалы.

И вот с поверхности Луны

Весь воздух выпит далью чёрной,

И мы спустились в глубины,

Царица и народ покорный.

Стекло влилось в пазы ворот,

Несокрушимая преграда!

В чертогах мой народ живёт,

Доволен он, царица рада.

Наверх не ступишь и ногой, –

Погибнет всяк, и стар, и молод:

Там в новоземье смертный зной,

А в полноземье смертный холод.

Наука и весёлый труд,

Владея тайной электронной,

Преобразили наш приют

В Эдем цветущий, благовонный.

Порой за стёклами ворот,

Дивясь на груды лунной пыли,