Том 6. Статьи 1863-1864 - [255]
Впервые — С, 1863, № 11, отд. «Современное обозрение», стр. 139–164 (ценз. разр. — 13 ноября и 9 декабря). Два отрывка статьи (первый — от слов «Если б я был знатоком…» — стр. 148, строка 25, и кончая словами «…без поучения и вразумления» — стр. 149, строка 24; второй — от слов: «То, что, быть может, еще недавно…» — стр. 153, строка 29 и кончая словами «…возможность подобного самоотречения» — стр. 154, строка 10) приведены в очерке В. В. Стасова «Николай Николаевич Ге» в журнале «Северный вестник», 1895, № 3, стр. 210–211. Публикация снабжена примечанием: «Часть этой статьи автор не напечатал, и мы воспроизводим ее по черновой». Указание неточно: первый отрывок полностью вошел в текст статьи, напечатанный в «Современнике». Судьба черновой рукописи Салтыкова, которой пользовался Стасов, неизвестна.
Сохранились: 1) вторая чистая корректура, датированная 22 октября и адресованная А. Н. Пыпину (ИРЛИ); 2) большая часть корректуры первой половины статьи (кончая словами «…по ночам из», стр. 175, строка 25) этого же набора с авторской правкой, главным образом стилистического характера (ЦГАЛИ). Правка была сделана Салтыковым до ознакомления с замечаниями цензора. Оглавление статьи в корректуре полнее, чем в журнальном тексте: указаны еще два раздела — «Кашинские торжества» и «Н. Г. Помяловский». Первый раздел перешел в следующую, декабрьскую хронику. Название второго, по-видимому, попало в оглавление случайно, вследствие ошибки типографии. В сентябрьской книжке «Современника» за этот же год анонимно напечатан (отдельной пагинацией) некролог Помяловского. Почти несомненно, что автором его был близкий друг писателя Н. А. Благовещенский. Однако не исключено, что некролог Помяловского и является той изъятой из хроники заметкой, которой Салтыков сразу же откликнулся на его смерть и которую он поспешил напечатать отдельно в запаздывавшей (ценз. разр. — 19 сентября и 13 октября) сентябрьской книжке журнала. Для окончательного разрешения этого вопроса необходимы дополнительные данные.
В настоящем издании статья печатается по тексту «Современника» с устранением по корректурам цензурных купюр и изменении и с учетом авторской правки, сделанной до цензурного вмешательства (последняя не учтена в изд. 1933–1941).
По выходе в свет книжки журнала статья привлекла к себе внимание И. А. Гончарова, в то время члена Совета по делам книгопечатания. В отзыве, написанном 20 января 1864 г., наряду с общей характеристикой салтыковских хроник (см. выше стр. 564–565), он высказывает свои соображения и по поводу ноябрьской хроники:
«Так, например, в ноябрьской книжке, говоря об известной картине Ге «Тайная вечеря» и выразив сочувствие к ней, он <Салтыков> по поводу ее запутывается в лабиринте отвлеченностей, неясных мыслей, сравнений, вдруг переходит к какому-то геройству и ставит читателя в тупик, особенно на стр. 143 и 144, на которые я покорнейше прошу обратить внимание, как на образец темноты, которая должна ставить в большое затруднение цензора.
Далее он переходит к редактору газеты «День» и сначала как будто упрекает его в том, что он не находит честных деятелей в русском обществе, а вслед за тем сам задает обществу вопрос: «Что же в вас есть, мои милые?» (стр. 151) и здесь уже довольно ясно высказывает, какое именно общество страдает недостатком честности: общество старое, общество скопцов, ничего и никого в своей долговременной жизни не обсеменившее (стр. 156), что в этом обществе царствует пустота и мыслебоязнь и т. д. и т. д. (стр. 154 и 155). Затем речь обрывается, и следуют точки: ясно, что тут автора остановила цензура.
«Такое общество, — заключает автор, — не в состоянии выставить и одного честного человека». Потом следует неясный намек.
Кончает автор статью нападением на старую науку, давая понять, что она отжила и мало сделала пользы, и сатирическим очерком старого генерала, который старается доказать молодому человеку, что прогресс должен идти постепенно, и беспрестанно повторяет: «Ну нет, прыгать я не согласен».
Таково содержание и тон почти всех этих статей или сатирических импровизаций, исполненных желчи, придирок и чудовищных преувеличений и карикатур.
Относительно цензурных мер можно пожелать, чтобы места, где автор, как на стр. 154, 155 и 156, открыто, слишком резко, с преувеличением и, следовательно, несправедливо преследует все старое общество, поголовно обвиняя его в дряблости, корысти, нечестности, словом, негодности, пропускаемы в печать не были; этому же следовало бы подвергать и те прозрачные намеки, иносказания, в которых можно прочесть противный цензурным правилам смысл»[157].
Три случая цензурного вмешательства отметил в журнальном тексте сам Салтыков. В первом случае строкой точек было заменено толкование предательства Иуды как духовной драмы, в корне отличное от канонической интерпретации евангельского сюжета (стр. 153, строка 29 — стр. 154, строка 10). Во втором случае также строка точек заменила жизнеописания «естественного» и «искусственного» шалунов (стр. 163, строка 12 — стр. 170, строка 11). В третьем случае, вместо типичного для Салтыкова рассуждения о способах «затушить старый светильник и возжечь на место его новый» (от слов «Душеньки! — говорю я им…» до слов «…завладеть светильником…» — стр. 175, строка 43 — стр. 176, строка 16), имеющегося в корректуре, в «Современнике» напечатано: «Эта штучка… но нет, я вижу, что разговор этот делается крайне неприятным для моего цензора, и потому прекращаю его».
