Том 5. Война. Земля родная. Алый мак. Фимиамы - [12]

На огненные зовы

Слетаются голодные совы,

И бедных малюток сторожат.

Впереди – погибель

На сверкающем сгибе

Лёгкого фонаря,

Светлого, как заря,

Как заря на стекле,

Сзади – жадные зевы,

Голодные гневы,

Разверстые во мгле.

«Ребёнок блажит в колыбели…»

Ребёнок блажит в колыбели.

Капризного нечем унять.

Не хочет он песенок слушать,

Не хочет он с мамой играть.

Блажное, усталое сердце

Чуждается так же людей,

И, ранено бледною скорбью,

Всё ноет о доле своей.

«Пусть, кто хочет, веселится…»

Пусть, кто хочет, веселится

В установленные дни,

И смеётся, и дивится

На потешные огни.

Безотчетному веселью

Я души не отдаю, –

И вернусь я рано в келью

  Бедную мою.

«Уже не прозрачна…»

Уже не прозрачна

Лазурь её девственных глаз.

В них что-то мерцает мрачно,

Что-то таится от нас.

Как-то мне странно,

Когда затрепещет, нахмурится бровь

Над взором, в котором мерцанье туманно,

Меж тем как уста улыбаются вновь.

Улыбаются, только тревожно

Бьётся жилка на этой щеке,

Словно боится, что неосторожно

Она прикоснётся к чьей-то руке.

Страх затаился под тёмные ресницы,

Незаконным желаньем взволнованна грудь.

Лукавые, синие смеются зарницы,

А молниям стыдно и страшно сверкнуть.

«Не опасайтесь шутки смелой…»

Не опасайтесь шутки смелой,

Но бойтесь шутки шутовской,

Пред сильным – рабски онемелой

Пред слабым – нагло разбитной.

Она клеймит, она марает,

Не понимает красоты,

И клеветы не отличает

От малословной правоты.

Пред ней открыться – это хуже,

Чем на базаре голым быть,

Или купаться в грязной луже,

Иль зачумленную любить.

«Покоряясь жажде странной…»

Покоряясь жажде странной,

Овладевши кучей книг,

Как тигрица на добычу,

Ты набросилась на них.

Не учись по этим книгам,

Что лежат перед тобой, –

Лицемеры их писали,

Вознесённые толпой.

Что прилично, что обычно,

Что вошло уже в закон,

Лишь тому их жалкий лепет

Малодушно посвящён.

А тому, что в тёмном сердце

Подымает бунт страстей,

Не могли они ответить

Речью косною своей.

«Мучительница злая…»

Мучительница злая,

Бичующая совесть,

Всегда запаздываешь ты.

Немолчно повторяя

Неписаную повесть,

Ты мнёшь последние цветы

  Моей мечты.

«Она не такая, как я…»

Она не такая, как я,

У неё и вся жизнь не такая.

Я – чёрный и злой, как змея,

А она, как солнце, золотая.

У неё небеса свежи и легки,

Ясные зори – её щёки,

И струятся от белой руки

Сладких благовоний потоки.

Надо мною горюч небосвод,

У меня всё длинные дороги,

Солнце огнём меня жжёт,

Земля томит мои ноги.

«Душа моя – мятежная душа…»

Душа моя – мятежная душа.

Она сама с собою в споре,

Стремительным безумием дыша,

На сушу ополчает море,

На землю – небеса,

И бурными ветрами

Снести стремится горы и леса,

Долины затопить волнами.

Я разного хочу, не знаю сам,

Какой мечтой займусь через минуту,

Взлечу ли к небесам,

Иль погружусь в земную смуту.

«Не помню я, где и когда это было…»

Не помню я, где и когда это было,

  Недавно иль встарь, –

Являлась внезапно и страх наводила

  Поганая тварь.

Лица своего не давая заметить,

  Шныряла везде,

А если случалось кому её встретить.

  То было к беде.

Её истреблять не умели, не смели,

  Бежать не могли, –

И тяжкие, чёрные длились недели

  Для этой земли.

Но отрок догадливый тварь эту вывел

  Из края того, –

Он что-то сказал, – вдруг им край опротивел,

  Бог весть отчего.

И если б опять эта тварь появилась, –

  Лишь слово узнай,

Поганая тварь эта снова бы скрылась

  В неведомый край.

«Милый друг, мне больно видеть…»

  Милый друг, мне больно видеть,

Как опять обманута любовь.

Не хочу хулить и ненавидеть,

Но хулю и ненавижу вновь,

  Оттого, что больно видеть,

Как опять обманута любовь.

«Печальный дар анахорета…»

Печальный дар анахорета, –

С гробниц увядшие цветы, –

Уединённого поэта

Неразделенные мечты.

Иных сокровищ не имею,

И никогда не соберу.

Судьбе противиться не смею,

Аскетом нищим и умру.

«Среди блеска ночного…»

«Среди блеска ночного,

  О луна,

Отчего же ты снова

  Так бледна?» –

«Обтекаю я землю

  По ночам,

Но сердец не подъемлю

  К небесам!»

«В замке одиноком…»

  В замке одиноком,

  В тереме высоком, –

Паж стоит пред госпожою,

И, не глядя на пажа,

Тихо шепчет госпожа:

«В полночь я окно открою

  В тереме высоком».

Злой барон доносу внемлет:

«Есть пажи, что по ночам

Обнимают знатных дам.

Кто разумен, тот не дремлет».

  В замке одиноком

Полночь бьёт. Окно открыто.

Тихо, жутко и темно.

«Как же влезу я в окно?» –

Шепчет бедный паж сердито.

  В тереме высоком

Тихий смех и шёпот сладкий:

«Я внизу открыла дверь.

Не придёт никто теперь.

Поднимись ко мне украдкой

  В терем мой высокий».

Госпожа пажа ласкает, –

И внезапно входит муж:

«Милый паж мой почему ж

В этот час не почивает?»

  В замок одинокий

Поутру с печальным звоном

Выносили прах пажа.

Шла за гробом госпожа

Рядом с сумрачным бароном.

«Пришли уставленные сроки…»

Пришли уставленные сроки,

И снова я, как раб, иду

Свершать ненужные уроки,

Плодить пустую меледу.

Потом унылый вечер будет,

И как мне милый труд свершить,

Когда мечты мои остудит

Всё, что придётся пережить!

Потом полночные печали

Придут с безумною тоской,

И развернут немые дали,

Где безнадёжность и покой.

«Случайно всё, и всё мертво…»

Случайно всё, и всё мертво, –

Дела, предметы и слова.

Не хочет жизни божество

Иль жизнь не хочет божества?

Вставала ясная заря,

Туман вздымался до небес,

И улыбался, весь горя,

Навстречу дню безмолвный лес.