Том 5. Война. Земля родная. Алый мак. Фимиамы - [10]

И любовался потоком, что хлынул

Неудержимо и, венчик обнявши,

Узкую жёлтую чашечку минул,

В землю неслышно по капле сбежавши.

Новой красой лепестков обагрённых

Узкие листики чашечки были

Так пленены, что на время забыли

Думать о братьях своих отдалённых.

Да позабыли на время, что каннам

Цвесть бы на родине, в Индии жаркой,

Там, под лазурью пленительно-яркой,

В крае покинутом, в крае желанном.

Да ненадолго. Богатая зала

Тесно смыкалась над бедною канной,

Света так мало, и воздуха мало,

День такой серый, холодный, туманный.

Листики поняли грустную долю,

Прокляли мрак наш и нашу неволю,

Тихо свернулись, уныло поблёкли,

И, наклоняясь, медлительно сохли.

«Рукоятью в землю утвердивши меч…»

Рукоятью в землю утвердивши меч,

Он решился грудью на клинок налечь,

Ратной неудачи искупить позор, –

И перед кончиной горд был ясный взор.

Пораженьем кончен мой неравный бой

С жизнью неудачной, с грозною судьбой, –

Мне бы тоже надо навсегда заснуть,

Да пронзить мне страшно трепетную грудь.

«Ты к сплетням людским равнодушна…»

Ты к сплетням людским равнодушна,

Судьбе, как раба, ты послушна.

Движенья уверенно стройны,

Черты твои строго спокойны.

Но верить ли этим приметам?

Давно ты боролась со светом,

Давно уж во мраке ненастья

Не знаешь ни ласки, ни счастья…

И море, затихнув от бури,

Блестит отраженьем лазури,

Но стихла ли в бездне тревога,

Спроси, если смеешь, у Бога.

«Он изнемог под тяжестью креста…»

Он изнемог под тяжестью креста,

И пал со стоном на колени, –

Но вновь сомкнулися пречистые уста,

И не роняли пени,

Бездушная толпа теснилася кругом,

Ругаяся его страдальческому лику,

И молча он, склоненный под крестом,

Внимал их бешеному крику.

«Непорочно зачатое Слово…»

Непорочно зачатое Слово

В целомудренном лоне созрело,

Без болезни на свет народилось,

Без греха в тишине возрастало,

Наконец перед миром явилось,

И пошло по лачугам убогим,

По дорогам и рынкам шумливым,

Исцеляло чудесно недуги,

Врачевало душевные раны.

Ополчилась коварная злоба,

И нашёлся предатель Иуда,

И казнили невинное Слово, –

На высоком кресте пригвоздили.

Но воскресло могучее Слово,

И возносится в горние дали

И высоко над миром сияет.

Эта древняя, чудная повесть

На земле повторяется вечно.

«Родился сын у бедняка…»

Родился сын у бедняка.

В избу вошла старуха злая.

Тряслась костлявая рука,

Седые космы разбирая.

За повитухиной спиной

Старуха к мальчику тянулась,

И вдруг уродливой рукой

Слегка щеки его коснулась.

Шепча невнятные слова,

Она ушла, стуча клюкою.

Никто не понял колдовства.

Прошли года своей чредою, –

Сбылось веленье тайных слов:

На свете встретил он печали,

А счастье, радость и любовь

От знака тёмного бежали.

«Оскверняешь ложью…»

Оскверняешь ложью

Ты простор полей,

Называешь Божью

Землю ты своей.

Даже гор уступы

Осквернил хулой.

О, какой ты глупый!

О, какой ты злой!

«Полон ты желаньем дела…»

Полон ты желаньем дела,

И на подвиг ты готов.

Пред тобою заалела,

Как заря, твоя любовь.

Что ж, иди, пора приспела,

Только знай, что путь суров.

Много встретишь ты врагов.

Слышишь, злоба зашипела?

Клевета растёт, язвит,

И ничто не защитит

Грудь твою от злого жала.

Жертвуй людям, но не жди,

Чтоб хвала тебя венчала, –

Нет, осмеянный иди.

«Весенние воды, что девичьи сны…»

Весенние воды, что девичьи сны:

В себе отражая улыбки весны,

Шумят и сверкают на солнце оне

  И шепчут: «Спасибо весне!»

Осенние воды – предсмертные сны:

С печальным журчаньем, всегда холодны,

По вязкой земле, напоённой дождём,

  Текут они мутным ручьём.

«Молодая вдова о почившем не может, не хочет скорбеть…»

Молодая вдова о почившем не может, не хочет скорбеть.

Преждевременно дева всё знает, – и счастье её не манит.

Содрогаясь от холода, клянчит старуха и прячет истертую медь.

Побледневший колодник сбежавший в лесу у ручья, отдыхая, лежит.

О любви вдохновенно поёт на подмостках поблекший певец.

Величаво идёт в равнодушной толпе молодая жена.

Что-то в воду упало, – бегут роковые обломки колец.

Одинокая спешная ночь и трудна, и больна.

Кто же ты, где же ты, чаровница моя?

И когда же я встречу тебя, о царица моя?

«Восторгом ярким скоротечно…»

Восторгом ярким скоротечно

Воспламенён ты, милый друг,

Но верь, пылать не будет вечно

Великодушный твой недуг.

Теперь, пока ты юн, беспечно

И весело глядишь вокруг,

Пылаешь ты простосердечно

И в холоде житейских вьюг.

Но день придёт, душа устанет

И грёзы пылкие проклянет,

Благоразумен станешь ты,

Пойдёшь обычными путями,

И будешь робкими устами

Хвалить томленья Суеты.

«Полынь отчаянья на нивах вновь растя…»

Полынь отчаянья на нивах вновь растя,

Дни тёмные над родиной нависли,

А мы, беспечные, играя и шутя,

Помочь голодному грошами собрались ли?

Что мы потратили, безделье золотя,

О том не говори, того не числи.

Молчи, поэт, пугливое дитя!

Какие б горькие в тебе ни зрели мысли,

Их в люди не пускай в одежде резких слов.

Вот медные дожди рассчитанных даров

На стогнах сыплются, нещедры и нелепы.

Смотри на них, свой гнев глубоко затаив, –

Толпы всегда пред истиной свирепы,

А ты, поэт, всегда застенчив и пуглив.

Утро

Мутное утро грозит мне в окно,

  В сердце – тревога и лень.

Знаю, – мне грустно провесть суждено

  Этот неласковый день.

Знаю, – с груди захирелой моей

  Коршун тоски не слетит.

Что ж от его беспощадных когтей

  Сердце моё защитит?