Том 5. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть первая - [3]

В Тюильри Тьер нашел короля; тот только что встал с постели и объявил, что принимает всех министров.

— Нужно распустить палату, — сказал Тьер.

— Это невозможно, я не могу расстаться с большинством, которое так хорошо понимает мою политику.

— Необходима реформа.

— Это мы увидим, когда минует кризис. Но не об этих предположениях мне приходится говорить с вами. А вот, чтб нужно сделать сегодня?

— Государь, мы еще не состоим вашими министрами, но если бы мы и были ими, то не могли бы взять на себя проведение политики репрессий. Гизо — еще министр. Он и Бюжо как раз подходят для подавления бунта, а я не имею никакого права давать вам советы.

— Не будем говорить о конституционных глупостях. Вы прекрасно знаете, что о Гизо не может быть и речи. Что же мне делать?

— Прежде всего я полагаю, что Ламорисьер будет более популярным командиром национальной гвардии, чем Бюжо.

Ламорисьер, присутствовавший при этом разговоре, согласился принять на себя командование национальной гвардией под начальством Бюжо, который сохранял звание главнокомандующего. Король послал Бюжо приказ сконцентрировать свои силы у Тюильри. Правительство надеялось склонить на свою сторону национальную гвардию и боялось использовать регулярные войска, ставшие слишком непопулярными. Бюжо, недовольный полученным приказом, передал его войскам, стоявшим на бульваре. Но, возвращаясь обратно по бульварам, войска, шедшие узкой колонной с пушками в арьергарде, были разрезаны бунтовщиками, отделены от своей артиллерии и совершенно деморализованы; некоторые батальоны подняли ружья прикладами вверх и перешли на сторону народа.

Тогда Ламорисьер с Одилоном Барро отправились на бульвары, чтобы попытаться успокоить национальных гвардейцев. Тьер вернулся во дворец, чтобы снова повидаться с королем. Было десять часов. «Волна поднимается, поднимается, — сказал Тьер, — через два часа она поглотит нас всех». И он предложил королю выехать из Парижа, отправиться в Сен-Клу, призвать армию, а затем взять Париж приступом (тот план, который ему суждено было осуществить впоследствии против Коммуны). Луи-Филипп удалился, чтобы посоветоваться с королевой и с Гизо. Вместо того чтобы согласиться на предложение Тьера, он решил показаться войскам.

Отречение Луи-Филиппа. Луи-Филипп выехал верхом; но на площади Карусели национальные гвардейцы встретили его криками «Да здравствует реформа!» и скрестили штыки над его конем. Король ответил: «Она дарована». Однако этот прием явно его обескуражил; он внезапно остановился и вернулся во дворец. Из окон домов, расположенных на площади Карусели, началась стрельба.

Пока король колебался, не зная, что предпринять, республиканцы перешли в наступление. Тщетно Барро заявлял, что король согласен на уступки, что составлено министерство левого центра, что палата распускается, что отдан приказ прекратить огонь. Толпа отказывалась ему верить. Воззвание, расклеенное деятелями Реформы, гласило: «Луи-Филипп приказал нас убивать, как это сделал Карл X; пусть он и отправляется вслед за Карлом X». Около десяти часов инсургенты из восточных кварталов заняли Палэ-Рояль, защищавшийся двумя ротами солдат; пост Шато-д'О (ныне не существующий) преграждал им дорогу к Тюильри. Между этим постом и инсургентами, через площадь Палэ-Рояль, завязалась продолжительная перестрелка; это было единственное сражение за всю Февральскую революцию; оно задержало движение народа к Тюильри и дало королю время обсудить положение, а затем бежать.

Вернувшись с Тьером в Тюильри, король застал там нескольких оппозиционных депутатов. Вдруг вошел Кремьё: «Я прошел большую часть Парижа, — сказал он. — Еще не все потеряно. Народ не примет Бюжо или Тьера, но министерство Барро, составленное целиком из членов левой, с Жераром в качестве главнокомандующего, будет встречено с восторгом». — «Ради всего святого, государь, — воскликнул Тьер, — сделайте эту попытку!» Луи-Филипп уступил и подписал назначение Барро и маршала Жерара. Но оповестить об этом народ уже не было времени. Посланный, принесший Тьеру известия о его семье, заявил, что с минуты на минуту можно ждать появления толпы и что осталось одно средство — отречение Луи-Филиппа. Этой ценой удастся, быть может, спасти престол для графа Парижского. Герцог Немурский подошел к королю.

— Слышите, государь, необходима страшная жертва.

— Мое отречение? Я готов передать вам бразды правления.

— Боюсь, — ответил герцог Немурский, — что этой жертвы будет недостаточно. Я еще менее популярен, чем ваше величество. Регентство следует вручить герцогине Орлеанской.

Луи-Филипп поговорил с обоими сыновьями, затем перешел в салон королевы, где собрались королева, герцогини Орлеанская, Немурская, Монпансье, их дети, статс-дамы, Гизо и де Бройль. Сцена слез и вздохов длилась десять минут. Луи-Филипп вернулся, окруженный дамами королевской семьи, и опустился в кресло. Герцогиня Орлеанская воскликнула: «Государь, не отрекайтесь от престола! Корона слишком тяжела для нас, вы один в состоянии ее носить». Из передних комнат доносились крики: «Отречение! Отречение!» Королева, склонившись к Луи-Филиппу, обняла его со словами: «Они не стоят такого доброго короля».