Том 5. Произведения разных лет - [16]

Выйдя на чисто творческий путь, мы творим новые конструкции групповых и одиночных красочных масс. Наше Искусство, как и все другие творческие формы, не рассказывает вам ни о нравственности соседа, не записывает переворот государственного строя, не побуждает к войне, не натравливает <людей> друг на друга, не учит морали, не изображает портретов и т. п. <Наше Искусство существует> как всякое творчество и всякая творческая вещь вновь созданная, <что> изображает сам<ое> себя и говорит за себя. Ей нет дела <до> вашей жизни, т. к. она состав<ляет> сама <по себе> живую форму и живет в жизни. Созданный автомобиль, аэроплан, пушка, дом, дерево равнодушны и холодны — неулыбающиеся формы — к нашему горю.

«Мы — печать своего времени…» >*

Найдя новые основания, ведущие нас к непосредственному творчеству, Не устанавливаем больше Искусство на принципе достижения Жонглирования готовыми формами природы или изменения ее форм По вкусу и в силу субъективности веления художника.

Нами осознано, что мир вещей в Искусстве отошел в предание. Мы увидели, что по-за спиною трона академического мышления стоит гряда новых [знаков] законов к миру.

Что установление по ним новых форм изменяет коренным образом отношение к нему.

Искусство шло по следам созданных форм жизни. И что оно всегда подражало и основывало себя на умении подражать или жонглировать ими. Чего не должно быть, ибо воля, творящая формы, выносит их за пределы созданных уже однажды, а если должно — то, очевидно, есть еще формы Искусства, которые господствуют над миром вещей.

Академическому мышлению не представляется возможным существование Искусства без сутолоки нашей личной, семейной или Государственной жизни. [Портному немыслимо шить платье без человека, искусство кройки и шитья основано на скелете человека.] Немыслимо постольку, поскольку оно ремесло Искусства, поскольку основывается на рассказе. Академическое искусство питается результатами фактов обыденной жизни и не может без них существовать, как каждое ремесло. Но есть Искусство выше ремесла.

Но последнее нарождается нами в новых формах Супрематизма.

Искусство создания фактов формы новых конструкций, добавляющи<х> новые расширения нашей осознанности, которое сменяет эпохи.

Смутное желание возвеличить живопись через выражение форм природы или обихода нашей жизни сводилось к уменьшению ее достоинства. И только в очищенном от вещи Супрематизме оно достигает огромной суммы величия своего господства. [Выйдя на путь Супрематизма, живопись впервые получает свободное] поле действия [и сам художник может расширить свободу воли своей сколько ему угодно, это зависит от гениальности его сознания.]

Мы вступаем первыми в соприкосновение с общей творческой силой Мирового творчества. Но не вступаем в борьбу с вещью, ее нет больше, она исчезла как дым, уничтожена. И мы глубоко верим, что достигнем такого же переворота в сознании, и трон академического мышления будет опрокинут новой осознанностью.

Мы верим, что за горизонтом Академизма стоит новый мир, что эпоха в горизонте вещей нашего мышления изменится и что Искусство за горизонтом старого будет Искусством как таковым, на его плечах не будут нагромождаться пассажирами корзины, ящики с багажом нашей жизни. И те из художников, которые желают быть носильщиками, пусть забавляются в зловонье, на это <идти> их заставляют гении бездарности.

Мы счастливы, что положили границу разделения старого от нового. И объявляем 20 век началом Супремативной эпохи. Объявляем, что Кубизм и футуризм [симультанизм] <выступили> как родоначальник<и> великой Мировой Революции Искусства против Самодержавного Академическ<ого> мышления, закончивш<его> свою идею, и если раскаты еще слышны, то это лишь отзвуки великого боя.

Идея разрушения вещи выполнена блестяще. Но гнезда Академий и школ еще не уничтожены, <— то,> что должно быть снесено. Участь Академий должна быть решена, [так как в этой] фабрике шаблонов [еще малосознательная] молодежь губит свою волю творчества в подражании вещи и примерива<ет> под шаблон сознание свое, <подгоняет его> под мышление авторитетов Академии.

К трону вещи как единой жизни ошибочно подходят молодые силы и кладут перед ней в жертву сознание свое; быть мастером умелой передачи вещи не есть еще освобождение духа. Дух наш через многие века внедрился в центр вещи и постепенно уродством расшатывал контур ее скрепления, воля наша (художника) моталась в центре толщи ее тела. И только в великом бунте Искусства Кубизм<а> и футуризма была освобождена.

И мы призываем молодежь выйти из хомута аудиторий старого дня. Кто не обольщен красотою старых морщин мозга, кто не ищет приюта музеев путем примерок вчерашних учителей и кто, зажав челюсти и напрягши мышцы, ринется из кольца угасшего вечера к новому дню — те найдут места в наших аудиториях.

Величие нового дня будет постольку большим, поскольку вы оставите за собой багаж сплетен и мудрости старого академического дня.

Академический день Искусства — колпак мещанской логики и мысли. (Люди Академического Искусства присвоили себе звание свободных художников, тогда когда они, окончившие подобно ремесленникам школы кройки, должны получать промысловые ремесленные свидетельства, листы, аттестаты на выполнение портретов, пейзажей и друг<их> мотивов Искусства.)