Том 4. Стихотворения, 1930–1940 - [65]

Уговаривать долго пыталась она:

«Мастерам настоящим нельзя торопиться.

К мастерству есть дорога одна:

Самому его надо добиться».

Фомича помянула: «Из пчел, не шмелей.

Он тебя пожалел, ты его пожалей».

Про невесту напомнила: «Как привечает!

Ведь души в тебе девка не чает!

Жизнь она ли твою омрачит?

Ты же в сторону смотришь. А будет что дале?»

«Знаю! Все же цветок покажи мне! – В запале

Так Данила хозяйке кричит: –

Покажи. Для меня это жизни дороже!

Все равно мне, вернусь, не вернусь ли назад!»

Отвечала хозяйка: «Ну, мастер, добро же

Ты увидишь мой сад».

Будто осыпь обрушилась где земляная.

Шум пошел и утих.

Смотрит парень-картина иная:

Нету стен никаких,

А деревья стоят вида все необычного,

Не как в наших лесах, а из камня различного:

Мрамор там, змеевик, – словом, всяких пород,

И что главное – парень раскрыл даже рот! –

Все деревья – живые: надутые почки,

И зеленые ветки на них, и листочки, –

Ветерок подует – поднимется голк,

И пока он не замер, не смолк,

Будто галечки кто – так на слух представляется –

Стал подбрасывать, чирканьем их занимается.

А понизу – трава,

Тож из камня и тож, как деревья, жива.

Цветом травка та разная,

Рядом с травкой лазоревой – красная, –

И светло, хотя солнышка нет, –

Извивая хвосты, свои тулова, шейки,

Золотые в деревьях трепещутся змейки,

И от них этот свет –

Мягкий, ласковый, глазу приятный,

Ровно свет предзакатный.

Вот хозяйка Данилу – дорога светла –

Скорым шагом к полянке большой привела.

На полянке земля, точно глина простая,

А по ней черным бархатом поросль густая,

И куда ни посмотришь, во всех-то местах

Дурман-цветом та поросль покрыта, –

Красоты ненаглядной на черных кустах

Колокольца зеленые из малахита,

И сурьмяная звездочка в каждом цветке, –

Огоньки над цветками сверкают живые,

Это пчелки мелькают везде огневые,

Отдыхают на том, на другом лепестке,

В колокольца спускаются, росы медвяные,

Ядовито-дурманные, с жадностью пьют

И потом вылетают оттуда, как пьяные, –

Колокольца колышутся, звезды сурьмяные

Тонкий-тонкий, серебряный звон издают,

Ровно песню поют.

Тут хозяйка спросила: «Что, мастер Данила?

Я тебя своим садом пленила?»

Отвечал он: «Мне трудно из сада уйти.

За показ твой спасибо.

Чтобы мог я подобное сделать что-либо,

Можно ль камень найти?»

«Верный глаз у тебя, руки тоже не слабы,

Лучший мастер из всех в мастерском ты кругу.

Кабы сам ты придумал, я камень дала бы,

А теперь не могу!»

Так сказала хозяйка и – кончено дело:

Где-то осыпью вновь зашумело, –

Вкруг себя паренек поглядел,

Он на камне на том же, где раньше сидел,

В той же ямине. Холод насквозь пробивает.

По-осеннему ветер свистит, завывает.

В этот вечер – совпали какие дела! –

У невесты как раз вечеринка была.

Вот Данила туда и направился.

Поначалу невесте лицом он понравился:

Уж такое веселое – любо глядеть.

Стал плясать он и петь,

Молодцом приосанился,

А потом затуманился.

«Что с тобой? Аль сошлись мы кого хоронить?»

Испугалась невеста, ей это не мило.

Он ей стал непонятное что-то бубнить:

«Нездоров я. Мне голову всю разломило…

И в глазах зарябило…

На полянке лазурь… чернота…

И зеленое с красным…

Поросль пьяно-дурманная с листьем атласным…

И сурьмяные звездочки, ах, красота!..

Все при свете волшебном казалося ясным…

И опять темнота…

Воет ветер… Дорога с промерзшими лужками…

Страшно!.. В памяти как это все удержать?..»

Видит Катя: больной, стали руки дрожать.

Вечеринка окончилась. Катя с подружками

По обряду пошла жениха провожать.

Ну, а много ль дороги?

Жили рядом они, через дом – через два.

Сердце Кати щемит от неясной тревоги,

Но со смехом она произносит слова:

«Этак, девушки, рано мы спать приохотимся.

Мы не сразу домой жениха поведем,

До конца мы по улице нашей дойдем,

По Еланской воротимся».

Мысль о том у самой:

Голова у Данилки с чего-то кружится,

Пусть на улице он просвежится,

Перед тем как ему возвращаться домой.

А подружки довольны, того только ждали.

«Впрямь, – вскричали, – жених-то едва ли

Не живет у невесты в дому!

Мы по-доброму вовсе еще не певали

Провожальную песню ему».

Голоса на морозе разливисты, гулки.

Кстати ветер утих. Падал редкий снежок.

Все пошли. Самый час для разгулки.

Впереди шел с невестой жених, мил-дружок,

А веселой гурьбою за ними

Шли подружки невесты с парнями своими.

Поначалу хи-хи да ха-ха.

Насмеявшися, девушки в честь жениха

Загорланили песню свою провожальную,

Уж такую печальную,

По покойнику чисто, ну, подлинно, вой.

Катя видит – неладно все это,

Причитанье какое запето, –

Без того ведь Данилка с больной головой,

Невеселый, все думушки где-то,

Так уж Катя его стала всяк тормошить,

Все, что было, тащила из памятной сумки,

Все слова, чтоб его поразвлечь, рассмешить,

На другие свернуть, на веселые, думки.

В разговор он вошел, будто стал отмерзать,

Стал хорошее слово на слово низать,

Отвечать стал на ласку такою же лаской,

Но – с какой-то сторожкой опаской,

Будто лишнее слово боялся сказать, –

Под конец мыслью снова какой-то ужалился

И опять запечалился.

А подружки Катюшины тою порой

Завели уже песню на новый настрой,

Был настрой этот шибко заборист и весел.

После шутки пошли, суетня,

Беготня.

Но Данилушка голову грустно побесил,

Сам он тут, а все мысли его где-то там…

Проводили его. Разошлись по домам.

С ним невеста. Целуй без чужого догляду!