Том 4. Стихотворения, 1930–1940 - [61]

Своего ль тебе мало труда?

У тебя, погляди-ко, – глотнул малахита! –

Уж зеленою стала совсем борода.

И работа сама по себе ядовита,

И под старость здоровье твое уж не то.

Ну, а мне – хоть бы что!»

Впрямь, Данила в ту пору

Здоровенным стал парнем, без спору.

Где заморыш былой?

Нет его и в поминке.

Хоть звался Недокормышем он по старинке,

Был Данила красавец прямой:

Уж такой-то дебелый,

Остальные парнишки пред ним – мелкота,

Рослый парень, румяный, кудрявый, веселый,

Словом, девичья, как говорят, сухота.

Стал Фомич напевать: та девица иль та

На невесту хорошую смахивает.

А Данилушка, знай, головою потряхивает,

Разговор на другое сведет:

«Ладно! Наше от нас не уйдет.

Нету девки такой, чтоб по ком не скучала…

Мне бы мастером стать настоящим сначала».

Барин, знать, не ногой себе брюхо чесал,

Он приказчику так отписал:

«Пусть тот парень, хваленый Данилка,

Мне докажет, какая в нем жилка,

По любому пускай чертежу

Мне точеную сделает чашу на ножке, –

Я тогда погляжу,

По какой его можно направить дорожке:

На оброк отпустить аль зажать –

На уроках держать.

Да смотри – за твоим за строжайшим ответом! –

Чтоб Фомич не посмел помогать ему в этом».

Не промедлил приказчик единого дня,

Сразу вызвал Данилку: «Работа имеется.

Для тебя здесь наладят станок у меня.

Камень тож привезут – первый сорт, разумеется».

Грусть взяла Фомича.

Он к приказчику: «Парня берешь ты для ча?

Кабы пользу какую все это имело».

Его вытолкал в спину приказчик, рыча:

«Не твое это дело!»

«Ну, что будет. На новое место пойду».

Стал прощаться Данилка, свой узел завязывать.

А Фомич на прощанье стал парню наказывать:

«Не спеши лишь в работе, имей ты в виду:

Полной силы своей ты не должен оказывать».

Так сперва-то Данилка себя и держал,

Не ахти как у чаши ходил торопливо,

Да потом показалось все это тоскливо,

Он сорвался, на полную силу нажал.

Вышла чаша из дела в короткое время.

Вот приказчик очки на сопатку надел,

Долго скреб себе темя

Да на чашу глядел,

Все глядит, не сопит, не ругается,

Сделал вид, будто так тому быть полагается,

И сказал, уходя: «Ты другую готовь».

И другая готова. И третья.

Тут приказчику в рожу ударила кровь:

«А! Теперь все сумел подсмотреть я,

Вас накрыл-таки я с Фомичом,

Понял хитрость я вашу.

Написал-то мне барин о чем:

В срок такой-то одну изготовить мне чашу.

Ты же выточил три.

Уж теперь ты со мной не хитри.

Не поможет тебе никакое притворство:

Знаю силу твою и в работе проворство.

А уж этому старому псу

Угощеньице я поднесу

За такое потворство!»

Карандашик приказчик опять пососал

И хозяину-барину все написал,

Что Фомич заслужил-де березовой каши,

А Данилка всю силу свою показал.

Отослал он письмо и с письмом все три чаши.

Только умный ли стих на него накатил,

То ль приказчиком был он за что недоволен,

Барин все на свой лад обратил:

«Без парнишки, – писал он, – Фомич обездолен?

Так назначить Даниле пустяшный оброк

И вернуть к Фомичу. Мастерство их готовенькое,

Сообща-то что-либо придумают новенькое.

Им то лучше, и нам будет впрок.

А пока пусть Данила берет себе срок

Хоть пять лет, дело вовсе не в срочности,

Но чтоб чаша по этому вот чертежу

Мне Данилой была б изготовлена в точности».

А на том чертеже не простые дела,

Не пустая колодина с дыркою:

Нарисована чаша была,

А все штуки на ней – с заковыркою:

Ободок обведен весь каймою резной,

Пояс каменной лентой обвит троекратно,

А по ленте – узор очень трудный, сквозной,

На подножке листочки торчат аккуратно,

И цветочки и почки – набор мелюзги.

Одним словом, придумали чьи-то мозги!

У приказчика инда в глазах стало зелено.

Зря грозился: мол, я Фомича проучу.

Объявил он Даниле, что барином велено,

И, отдавши чертеж, отпустил к Фомичу.

Те-то рады!

Лучше всякой награды.

Жизнь у них потекла, как зеркальный ручей,

И работа пошла побойчей.

С чашей возится парень. Сплошать неохота.

Есть капризы у камня, их все разузнай.

Чуть неладно ударил, пропала работа.

Вновь ее начинай.

Но и глаз его верен, и хватка умелая,

И уверенно-смелая

У Данилы рука.

Сил хватает. Работа спорится пока.

Только часто он охает: «Эко художество!

Наворочено хитростей многое множество,

А меж тем ровно нет никакой красоты.

Пустяка не хватает совсем: простоты.

Что надумали, а?» Паренек удивляется.

А Фомич ухмыляется:

«Да тебе что до этого? Право, чудак.

Так придумали, надобно, значит, им так.

Мало ль всяких я штук вырезал да вытачивал,

Так и сяк пред собой поворачивал,

Не поймешь даже толком, где – зад, где – перед,

И на кой они ляд, шут их там разберет!»

Обратился Данила к приказчику даже:

«Ох, и чаша рисунком худа же!»

Тот ногами затопал, рукой замахал:

«За рисунок заплачено сколько, слыхал?

Да художник первейший в столице, пожалуй,

Делал этот чертеж. А ты что? Очумел?

Пересуживать вздумал башкой своей шалой?

Как ты смел?

Чтоб мужик господам хамский вкус свой навязывал!»

А потом, видно, вспомнил, что барин наказывал:

Мол, Фомич и Данила вдвоем

Могут в новеньком в чем отличиться, в своем.

Так сказал он Даниле: «Об этой-то чаше

Рассуждать – дело вовсе не наше.

Но коль чашу сумеешь ты сделать свою

Рядом с этой совсем на иную статью,

По другому какому-то, лучшему плану,

Мне-то что, бьет меня по карману?

Я на чашу вторую согласье даю

И мешать тебе в этом не стану.

Камня хватит, поди-ко. Гляди, отличай,