Том 4. Педагогические работы 1936-1939 - [18]

Таким образом, это просто сравнение, а вовсе не механизация.

О моей переписке с Горьким. С Горьким я сначала переписывался как заведующий колонией им. Горького, а потом, когда я оттуда ушел, переписывался с ним лично как автор.

А. М. очень настаивал все время на том, чтобы я писал книгу, а я сопротивлялся. Хотя книга у меня была написана, но я, по совести, считал ее такой плохой и неинтересной, что думал — не стоит ее показывать Горькому. По этому вопросу была переписка. Она потом пошла уже в порядке нашей литературной дружбы и, главным образом, — в порядке его опеки над моим литературным трудом.

«Почему вы в конце книги как бы изгоняетесь из своего правого дела?»

Почему изгоняюсь? Нет, я могу гордиться тем, что я не уступил и не угомонился.

Практический вопрос — когда видишь беспризорного мальчика или старика, надо ему помочь деньгами, когда он просит?

Беспризорному, конечно, нельзя помогать деньгами, это настоящее шахрайство. Просить на улице — это самый плохой сорт. У тех, кто не просит, есть достоинство. Те, кто протягивает руку — это самые трудные мальчики. Особенно нельзя поощрять тех, кто в дачной местности, в вагонах поет всякие песни. Такого нужно немедленно сдать стрелковой охране, иначе из него выйдет настоящий бандит.

Большое преступление помогать беспризорным деньга. Эти деньги они истратят на водку — больше им не на что тратить, потому что хлеба они себе украдут.

Помогать ли старым нищим? Я считаю, что в нашем Союзе социальное обеспечение достаточно хорошо организовано, но все-таки, если я вижу какую-нибудь жалкую старуху, которая падает с ног, я ей немного денег может быть дам, но я считаю, что это нехорошо. (Смех).

Что теперь с колонией Горького? Помните, я в 3-й книге писал, что отправил ребят в колонию им. Горького и больше там не был. Это было в 1928 году, а в 1935 году я по поручению НКВД отправился принимать колонка им. Горького в наше собственное ведение.

К сожалению, я застал ее очень печальном положении. Как же так ухитрились люди жить, чтобы за 8 лет не произвели ни одного ремонта. Все облезло, поломалось. Ребята, конечно, все новые. Сейчас она у нас является 10-й трудколонией НКВД УССР им. Горького. Сейчас там дело наладилось, они скоро переходят на хозрасчет, производят они пресс Брюннля и работают довольно хорошо. Туда пришел новый персонал. Есть там кое-кто из старых горьковцев. Между прочим, с 1-го ноября туда переходит Карабанов, восстанавливать свою колонию.

О девушках. Мне был сделан правильный упрек насчет Раисы, что в книге не показано ее перерождение.

Вообще я должен признаться, что с девушками я работал слабее, чем с мальчиками. С мальчиками у меня как-то лучше выходило, а с девушками, в особенности когда они достигают 15–16 лет и начинают влюбляться, — дело совсем плохо. (Смех).

Мальчик, если влюбится, я могу подозвать его и сказать — подожди. И, конечно, он подождет. (Смех).

Девушке этого не скажешь.

Хлопца спросишь — влюблен? Он скажет — влюблен! А если девушку спросишь, она говорит — ничего подобного, что вы выдумали! (Смех).

Не за что взять, и потом там какая-то особенная нежность требуется, особенная паутинка, за которую надо повести, а я для этого дела немножко грубоват, что ли. Мне с девушками трудно было работать; или я боялся разбить эти нежные организмы — они, знаете, умеют казаться нежными, — или, может быть, там нужна женщина для специальных разговоров.

Все-таки колонию без девушек я себе не представляю. Считаю, что правильное воспитание может быть только совместным. Как в жизни люди живут вместе, так и воспитываться они должны вместе, и тогда нормально будет идти жизнь девушек и мальчиков. Такова наша советская установка.

В некотором отношении с девушками легче, но зато внутренность их души так не ковырнешь, как у хлопца. С внешней стороны они причиняют меньше затруднений. Они почти никогда не крадут, никогда не убегают, не дерутся, но, правда, ссорятся гораздо больше. (Смех). Как мирить их в этих ссорах — это даже для меня, с таким опытом, в значительной мере еще секрет. Так трудно добиться того, чтобы они не обиделись на тебя же и чтобы не усилить еще эту ссору.

Вообще с девушками очень трудно работать. Поэтому и книга у меня дана, может быть, без такой прямой любви к делу отражения работы с девушками.

Что касается Раисы, то я хотел сказать, что мы с ней не управились, а жизнь с ней управилась. Что ж поделать — так бывает, не всегда уже мы такие большие мастера.

«На каком языке вы говорили в колонии, и почему книга написана по-русски?».

Это, конечно, грех. Конечно, были у нас украинцы, и школа у на была украинская, но как-то так получалось, что говорили больше по-русски. И ребята в школе занимались по-украински, а в домашней обстановке говорили наполовину по-украински, наполовину по-русски и в некоторой части — на блатном языке.

Я стоял на точке зрения украинизации, но потом прибавилось нам больше и больше городских людей. Когда колония получила известность, к нам стали присылать ребят из Харькова, Одессы и т. д. Это уже такие ребята, у которых ничего от украинского языка не осталось. Коммуна им. Дзержинского работает по-русски, потому что ребята там все городские и говорят на русском языке.